Беглый - Дмитрий Шимохин

— Сжечь! — тут же предложил самый опасливый из стариков. — Или разбить на щепка. Чтобы нет следа здесь!

— Нет, — покачал я головой. — Такое судно нам еще пригодится. Уничтожать его глупо. Ее стоит спрятать. Хорошо спрятать.

— Есть такое место, — после недолгого раздумья сказал Анга. — В двух верстах отсюда — узкий приток. Кругом камыш. С река плохо-плохо видеть. Мы отводить джонка туда. Мы прятать. Никто не видеть джонка!

— Отлично. Теперь о добыче. — Я обвел взглядом тюки и ящики, которые мои люди уже начали выгружать на берег. — Победа у нас общая, значит, и трофеи делим по-честному. Пополам.

Старики удивленно переглянулись, явно не ожидая такой щедрости.

— Мы друзья, и это наше общее дело — быть готовыми к бою. Только нам понадобится помощь, чтобы перевезти нашу долю и раненых в лагерь.

— Мы все привезем к твоя. Считай, что это уже сделать, друг, — твердо сказал Анга.

— А пароход, он уже проходил? — спросил я.

Анга медленно покачал головой.

— Нет, его еще не быть. Если пойдет, то уже сколо. У него есть место, в двух верстах ниже мое стойбище, у Кривая сосна. Там он всегда пристает к берегу. Брать дрова, мясо купить, рыба купить.

Итак, нанайцы смирились с нашей дерзостью и теперь были согласны совместно противостоять маньчжурским бандитам. Несколько спасенных женщин-нанаек, чьи стойбища были разорены и покинуты, решили пойти с нами. Так у каждого бывшего каторжника появилось по походно-полевой супруге. К моему удивлению, самый завидный из наших женихов — Сафар — выбрал себе девушку с изуродованными ступнями. Ее звали Улэкэн. Надо сказать, что, хоть я никогда не был ценителем восточной красоты, в чем-то понимал Сафара— девушка была по-своему прелестна.

Переночевав в стойбище, мы отправились домой. Путь обратно до нашего Золотого Ручья показался легкой прогулкой по сравнению с тем, что мы пережили до этого. Уставшие, но довольные, мы шли по берегу, пока наши новые союзники-нанайцы на своих легких оморочках везли раненых и нашу долю добычи вверх по течению ручья. Это была первая демонстрация нашего союза в действии, и она радовала глаз.

Нас заметили задолго до подхода к лагерю. Навстречу выбежали все, кто оставался на базе: Захар, Изя, наши работники из беглых. Их лица выражали смесь тревоги и нетерпеливого любопытства. Увидев нас живыми и почти здоровыми, все страшно обрадовались.

Вечером, когда раненым оказали помощь, а трофеи были сложены в одну кучу у главного костра, начались расспросы. Изя Шнеерсон, до этого бледный и осунувшийся от переживаний, теперь ходил кругами вокруг тюков и ящиков, потирая руки.

— Ой-вэй, я чуть не поседел, пока вас ждал! — запричитал он, но глаза его уже блестели по-деловому. — Слава Богу, все живы! Но я вас умоляю, расскажите, что это за богатство? Мы хоть не в убытке после такой рискованной прогулки?

— Тише ты, торгаш, дай людям дух перевести, — осадил его старый Захар, хотя и сам сгорал от нетерпения. Он повернулся ко мне, и его взгляд был куда серьезнее. — Что там было, Курила? Всех положили? И что теперь?

Я отхлебнул горячего чая из кружки, устало улыбнулся и вкратце пересказал события: штурм, бой, освобождение пленниц. Левицкий, не удержавшись, добавил красочных деталей о нашей «дипломатической миссии» в совете старейшин, чем вызвал смех у мужиков.

Изя ахал, слушая про бой, но по-настоящему оживился, когда я рассказал про раздел добычи.

— А джонку спрятали, — добавил я. — Пригодится еще. Так что теперь мы не просто артель, а сила, с которой придется считаться. И друзья у нас теперь есть надежные.

Все замолчали, переваривая новости. В воздухе висела усталость, запах пороха, казалось, еще не выветрился из нашей одежды, но в то же время появилось и что-то новое — уверенность. Мы прошли через огонь и вышли из него сильнее, чем были прежде.

Наша репутация среди местных нанайских племен взлетела до небес. Через несколько дней ко мне явился старшина соседнего стойбища, куда уже добрались спасенные женщины. Он поблагодарил и принес нам дары, вяленную рыбу, спущенное мясо и шкуры, а также предложил помощь: десять своих лучших молодых мужчин, которые будут работать на нашем прииске до самой зимы.

Женщины в нашем лагере сразу же создали совершенно новую атмосферу. Свежепостроенные избы быстро приобретали тот особый уют, что только женщина способна придать жилищу. Наш Золотой Ручей, наша заимка, постепенно превращался из временного лагеря беглых каторжников и авантюристов в настоящий, хорошо укрепленный форпост, в центр силы и влияния в этом диком, но таком богатом краю.

«И это только начало, — подумал я, глядя на текущий мимо Амур, несущий свои воды к далекому океану. — Только начало».

Но чем дальше мы углублялись в золотоносную жилу, которая, казалось, становилась все богаче и богаче, чем шире разворачивали работы на нашем Золотом Ручье, превращая его из скромной заимки в подобие небольшого поселка, тем очевиднее становилось: людей все равно катастрофически не хватает.

Золото шло хорошее, крупное, тяжелое, иногда в лотках блестели и небольшие самородки. Но чтобы взять это золото, требовалось огромное, просто титаническое количество черновой, изнурительной работы. Копать шурфы в каменистой земле, углублять дудки-шахты, рискуя быть заваленным, крепить их хлипкие стены сырыми бревнами, поднимать наверх тонны золотоносной породы, таскать ее на промывочные лотки… Для всего этого нужны были десятки, а то и сотни мозолистых, сильных мужских рук. Наша разношерстная компания, даже с учетом недавно примкнувших, насчитывала чуть больше двух десятков человек, способных к тяжелому физическому труду. Этого было явно недостаточно.

— Людей надо, Курила, ой как надо, — в который уже раз сокрушенно качал головой Захар у вечернего костра. — Жила-то богатая, спору нет. Но мы ее, почитай, только царапаем, как мыши крупу. Сил не хватает развернуться по-настоящему. Нам бы еще человек пятьдесят, а лучше сотню, вот тогда бы дело пошло!

Я и сам это прекрасно понимал. Но где их взять в этой таежной глуши? Русских переселенцев почти не было. Нанимать окрестных нанайцев сверх тех, что уже были с нами, тоже не выход — они не привыкли к монотонному шахтерскому труду. Оставался один, самый рискованный, но и самый перспективный путь, — искать рабочую силу на стороне. И взгляд мой невольно обратился на противоположный, маньчжурский берег Амура.

— Значит, так, братцы, — сказал я на