Уходя, закройте двери - Екатерина Соболь

и про машину скорой помощи, которая сделала снег волшебным, и про девушку на каблуках. С трудом приоткрыла глаза и посмотрела на закрытую дверь. Папа точно придет узнать, как я тут. Может, самой к нему сходить и попросить достать осколки? Но дверь так далеко… И нельзя. Он скажет, я сама виновата. Я посплю, а когда проснусь, все будет хорошо.

Мне на лицо упал голубой свет, похожий на сияние тех огней на снегу, только совсем волшебный. Я открыла глаза. Передо мной сияла дверь. Похожая на нашу, но только красивее. С узорами. Ручка такая же.

Дверь сама приоткрылась, как будто играла со мной, но за ней никого не было – только наш двор, искаженный голубым сиянием. Это было так интересно, что я поднялась на ноги и шагнула за дверь. На улице все было по-прежнему, даже машина и дяди с носилками, только снег пошел сильнее. Сияющая дверь за моей спиной освещала все мерцающим голубым светом.

Я подумала: скорая помощь лечит больных. Надо показать им руку. Они спросят, что случилось, а я скажу, это я сама разбила. Но если папа придет, он все равно рассердится. Нет, нельзя.

Грязный смуглый мужчина по-прежнему сидел на скамейке. Он посмотрел на волшебную дверь за моей спиной и не удивился.

– Жалко было бы тебя потерять. Хороший ребенок, – сказал он. – И талантливый. Мир идеально перенесен. Большое внимание к деталям, хвалю тебя. Дай руку.

Я не двигалась. Он сам подошел ко мне, взял за запястье и стряхнул осколки с моей руки. Они упали на снег, и раны зажили, даже самая большая, похожая на глубокую дыру. Кровь, которой пропитался рукав куртки, исчезла.

– Спасибо, – прошептала я.

– Не за что. Ты себя спасла, ты молодец. – Он улыбнулся и сказал так, будто поделился секретом. – Это твое безопасное место, приходи сюда, когда захочешь. А потом вырастешь и будешь делать другие прекрасные вещи.

– Это Изумрудный город?

Мне очень нравилась книжка про него. Смуглый человек хрипло рассмеялся.

– О, теперь ясно, почему у тебя получился целый город. Назови его как хочешь, он ведь твой. Дети владеют особой силой, она защищает их, пока они не станут взрослыми. Они могут создавать из нее что угодно: воображаемых друзей, миры, города. Потом дети растут, и она становится обычной человеческой силой, с помощью которой они делают чудесные взрослые вещи. Симфонии, свободу, картины, операции на сердце, счастливые моменты для других и для себя. Понимаешь?

Я помотала головой. Он сел на скамейку. Я ее потрогала. Настоящая, деревянная, не как во сне.

– У некоторых эта сила особенно велика, и твоя не могла позволить своему сосуду так бездарно сгинуть. – Человек обвел рукой двор вокруг нас. – Мне нравится, что ты здесь не одна. Ты этого не видишь, но твой город до сих пор растет отсюда во все стороны, повторяет реальность, даже те ее части, которых не видела. Скоро он остановится, но… впечатляет. Ты настоящий архитектор, малышка.

Мы постояли, глядя на сияющий голубой снег. Бабушку, лежавшую на носилках скорой помощи, уже убирали в машину, но она села и возмущенно посмотрела на врачей, а потом попыталась слезть. Болтливый мальчик смотрел на волшебную дверь, и от удивления жвачка выпала у него изо рта. Он подобрал ее, засунул обратно и начал торопливо жевать. Второй мальчик подошел, все еще держа в руке снежок. Он меня не заметил. Его мама смотрела на дверь как на чудо, и в ее очках отражался голубой свет.

Девушка на каблуках помогла бабуле спуститься с носилок. Большой мрачный врач скорой помощи что-то возражал, но скорее удивленно, чем зло. Смуглый человек выглядел довольным.

– Ух ты! Даже лучше, чем я думал. Сегодня вокруг было так много несчастных, а сейчас… все раны залечены. Браво. – Он подал мне ладонь, предлагая по ней хлопнуть, и я хлопнула. – Тебе нравится, когда люди радуются, и ты скопировала всех, кто сейчас есть в городе. В реальности никто ничего не заметит, не волнуйся. А у этих версий есть шанс прожить счастливую жизнь.

Я улыбнулась, потому что он совсем не сердился. Вынула ногу из тапки и потрогала снег. Приятно. Прохладно, но не холодно.

– А вы кто? Вы тут живете?

– Я живу везде. – Он подобрал осколки, которые стряхнул с моей руки, и они собрались в целую снежинку. – Люди часто забывают, что жизнь – это игра. Хорошо, что дети всегда помнят.

Я восхищенно охнула, и мой новый друг вопросительно глянул на меня.

– Теперь я могу позвонить в «Умный дом»! Все расскажу ведущему. И он объяснит, как все тут работает.

Смуглый человек фыркнул:

– Вряд ли он такое объяснит. Хотя… Если он сейчас в твоем волшебном городе, то эта его версия, наверное, объяснит что угодно.

– Что это такое? – спросил голос за моей спиной. Я обернулась. В проеме волшебной двери было видно подсвеченную голубым сиянием комнату – и папу.

– О нет, – пробормотал смуглый человек. – Ты была настолько хороша? То, что ты создала, видишь не только ты… Ну что ж. – Он сжал мое плечо. – Это твоя битва, малышка. Не проиграй.

Но я уже смотрела только на папу. Испугалась, что он будет меня ругать. Он потянулся ко мне через сияние и отдернул руку, будто обжегся.

– Ты… Как… Я тоже могу туда войти? – спросил он.

Мне не хотелось, чтобы он заходил, но, если я не пущу его, он разозлится, а это хуже. А еще хотелось его порадовать и показать, как я его люблю. Папа рисовал красивые здания, когда не сердился. Здесь все как в нашем дворе, но лучше. Пусть он посмотрит. Я протянула папе руку, взялась за его большую ладонь, и он переступил порог. Встал рядом со мной. Кажется, он забыл, что я поранилась, но это ведь уже и не важно, да?

Папа глубоко вдохнул, озираясь:

– Как тут легко дышится. Что это за место?

– Не знаю, – тихонько сказала я. – Идем домой?

Он осмотрелся, потрогал скамейку. На ней уже никого не было. Смуглый мужчина исчез, его нигде не было видно. От этого мне стало не по себе. Все остальные занимались своими делами, девушка на каблуках смеялась и обнимала старушку, два мальчика так и стояли, таращась на дверь. Красивая женщина в очках торопливо вытащила телефон, чтобы сфотографировать дверь, и у нее из кармана на снег выпала связка ключей. Она не заметила, потому что пыталась понять, что с ее телефоном. Он не работал, как она его ни трясла.

– Все настоящее, – пробормотал папа,