54 по шкале магометра - Мария Папкова

После этих слов репетиция стремительно начала походить на драку.

ДиДи хотела исполнять меланхоличный рок, вроде Айлишь, Дель Рей или Наутилусов. Лидия, завернутая во все чёрное, теребила крест на груди и кричала про Мандрагору Скрим, Хим и Агату Кристи. А я и Василий (но это не точно) дружно представляли фан-клуб АС/ДС, Пантеры и Эпидемии.

После полуторачасового спора и легких обменов тумаками, мы наконец-то решили исполнять нечто среднее между Аврил Лавинь и Металликой. Василий застучал ритм, Лидия наугад тыкала ноты, и я подумал, что ничего стоящего точно не выйдет, как вдруг Дандильон открыла рот и начала петь.

Вау.

Нет, не так.

ВААААУУУУУУ!

Где-то далеко заплакала Тарья Турунен, а Эми Ли подавилась бутербродом. Кто бы мог подумать, что у ДиДи такой ангельский голос! Мы с Лидией переглянулись и выжали максимум из наших инструментов, чтобы хоть чуть-чуть дотянуться до уровня нашей вокалистки. Наконец-то в старом гараже зазвучала музыка.

Репетиция пролетела на одном дыхании. Оставалось решить последний, но очень важный вопрос.

– Как мы назовем группу?

– Одуванчик? – предложила ДиДи, невинно хлопая зелеными глазами.

– Металлический одуванчик, – добавил я сурово.

– Черный металлический одуванчик, – передобавила Лидия, высунув проколотый язык. Василий слабо пискнул в углу.

– Славненько! – улыбнулась ДиДи.

Нас определённо ждал успех.

+++

Чем больше времени я проводил с ДиДи, тем больше убеждался, как мы похожи. Почти ровесники, выросли без отца, плохо учились в школе и одержимы музыкой. Я понимал дух её песен гораздо лучше Лидии и настраивал Василия так, как она хочет. Дандильон успокаивала меня, даже когда просто сидела рядом, а если уж в груди разгоралось пламя, помогала переплавить чувства в чудесные мелодии – такие же прекрасные, как голос ДиДи.

Любовь витала в воздухе. Неудивительно, что мы за месяц записали альбом.

+++

– Ну что, сколько там народу?

– Тысяч двадцать. Или пятьдесят. Но точно не больше ста.

Я нервно задышал. Меня мутило, тошнило и бросало в холодный пот. Тут выступали Скорпионс и Аксепт, Сплин и Би2, Земфира и Чайф. И теперь пришла наша очередь.

– Не дрейфь, – протянула Лидия, подправляя мне грим. – Это всего лишь сцена. Максимум, что они сделают, это бросят в тебя бутылкой.

– Пустой?

– Если повезет, то да.

Зал громко скандировал: «ЧМО! ЧМО!». Я уже хотел было возмутиться, а потом вспомнил, что это название нашей группы. «Черный металлический одуванчик» взлетел на вершины чартов. Казалось, ещё вчера я украл мамину косметичку, а сегодня уже крашу ресницы тушью от Мак. Немыслимо!

Рука сжала гитарный гриф. Нет, не старенький, фанерный Флайт. Теперь мы были настоящими музыкантами и играли на настоящих инструментах – я дергал струны бордовой Гибсон, а Лидия стучала по клавишам новехонькой Ямахи. С нами остался только старичок Василий, так как, во-первых, он являлся членом семьи, а во-вторых, потому что у нас кончились деньги.

Я поискал взглядом Дандильон. Она стояла на цыпочках и подглядывала на зал из-за кулис.

– Когда нас объявят, уже наступит ночь.

Да, на юге темнело быстро.

ДиДи выглядела просто великолепно. Всё то же ультракороткое мини, ярко-желтые кеды и немного маньячная улыбка. Страхи отступили прочь. Я ни за что не облажаюсь, ведь она верит в меня.

– Дандильон, – начал я неуверенно, но тут же расправил плечи. Сейчас или никогда! – Я люб…

Она закрыла мне рот ладонью и печально шепнула: – Ты тоже мне нравишься. Но… Мы слишком разные. Ты парень, а я девушка.

А потом ДиДи поцеловала меня, мимолетно, как бабочка, и выбежала на сцену под восторженный рёв фанатов. На губах осталась горечь с запахом цветочной пыльцы.

+++

Из гитары с треском вырывались молнии. Я кипел и плавился, выплескивая ярость, словно пробудившийся вулкан. Струны изгибались и звенели под мощными ударами гнева и разочарования. Судьба снова подсунула подлянку, в пятьсот семьдесят седьмой раз. Но теперь, она ударила в самое сердце.

Но, чем больше я рычал от боли, тем насыщенней звучала музыка. Поклонники вопили в экстазе, озаряя нас звездочками фотовспышек. Безумие овладевало всеми, опьяняя словно сильнейший наркотик. Василий искрился светомузыкой, как волшебный диско-шар. Лидия томно танцевала за клавишами, сжимая крест между зубами, а я, на одно невероятное, чудесное мгновение, ощутил себя богом. Не было больше ничего, кроме музыки. Мне не нужно было ничего, кроме музыки. И тут я взглянул на ДиДи, на её невозможно-прекрасное лицо и наваждение исчезло.

– Последняя песня! – крикнула Дандильон, вытирая со лба капельки пота. – Пойте вместе со мной!

Публика взревела от восторга, услышав первые ноты «Лунных детей». ДиДи надрывно затянула аккорд, и вместе с ней задрожал стадион. «Прости, прости!» – кричали фанаты со всех сторон. «Домой пусти!» – слова улетали в открытый космос, превращаясь в инфразвук.

Выглянула Луна. Она показалась мне такой огромной, как будто подошла поближе, чтобы тоже послушать нашу песню. Дандильон стояла, озаренная голубоватым светом. По её щекам текли слезы и падали на сцену, превращаясь в одуванчики.

Свинец пульсировал в груди, сжимая сердце тяжелым предчувствием.

Гитарная струна жалобно застонала в последний раз и лопнула с пронзительным металлическим звуком.

– Прощай, – шепнула мне Дандильон и растворилась в лунном сиянии.

Толпа задыхалась от счастья. А я замер, не в силах пошевелиться, и смотрел на ярко-желтые кеды, оставшиеся лежать в одуванчиках. Всё, что осталось от моей любви.

– Может быть, она ещё вернётся? – пыталась успокоить меня Лидия.

– Может быть, – звенела лопнувшая струна. – Может быть.

Елена Станиславская

Падать в звёзды

Когда Шанна летит по школьному коридору, все оглядываются ей вслед. Она не новенькая, перевелась с домашнего обучения два года назад, но ни дети, ни учителя до сих пор не привыкли.

За Шанной катится новенький скейт цвета морской волны. В носу у него просверлено небольшое отверстие, сквозь которое продета верёвочка – один конец привязан к деке, а второй к Шанниной щиколотке. Это папа придумал, чтобы можно было гулять и посещать уроки.

А врачиха всё твердила: «Гиря. Мы рекомендуем гирю».

«С гирей далеко не улетишь», – возражал папа, усмехаясь в усы.

«Вот именно», – куксилась врачиха.

Шум в коридоре резко смолкает, будто кто-то ставит на паузу океанскую волну. Обсуждения, смех, ругань – всё утекает в воронку, превращаясь в тонкую струйку шёпота. Колёсики скейта громко шуршат по полу. Жужжит муха. Хлопают накладные ресницы Тиры. Звуки, подчёркивающие тишину.

А может, это лишь кажется Шанне. От волнения у неё часто закладывает уши. Хотя,