Господин следователь 7 - Евгений Васильевич Шалашов

— Совсем немножко. Мы с Иваном Андреевичем говорили, он спросил — не нужно ли чего?

— А ты, стало быть, городского голову припахала к ремонту?

— Чего припахала-то сразу? — обиделась Анька. — Он спросил — я ответила. Ни о чем не просила. Сказала, что все хорошо, домик хороший, но надо бы венцы внизу поменять, крышу починить. А утром, я только печку собиралась топить, мужики пришли. Сказали, что их господин Милютин прислал. Бревна внизу осмотрели, на крышу слазили. Сказали — мол, все поднимем и заменим, даже мебель и вещи наши на всякий случай вынесли. Бревна новые привезли — хорошие, я проверяла, дом подняли — не знаю, какие-то штуки у них были, с винтами, они их по углам поставили. Старые бревна вытащили, кое-где камни в фундаменте поменяли, бревна на новые заменили, все на место поставили. Я-то думала — вагами поднимать будут, на неделю работы, не меньше, а они за два дня управились.

Теперь до меня дошло — что не так. Когда смотрел в окно, словно бы вид стал иным, и вид чуть дальше. Раз дом немного поднялся, так и окна стали на другом уровне.

Я слегка загрустил. Чего не люблю, так это «подарков».

— Ваня, ты чего-то такого не подумай, — забеспокоилась Анька. — Знаю, что ты такого не любишь, я к Ивану Андреевичу сбегала, узнала, сколько все стоит. Он деньги брать не хотел, но я ему объяснила, что Иван Александрович меня ругать станет, сорок рублей оставила, да еще и мужикам по два рубля дала.

От сердца немножко отлегло. Глупость, конечно, не взятку мне дали, но все равно — неприятно. Ну, если за все заплачено, вопрос снимается.

— Ты деньги из своих отдала? —поинтересовался я. Подошел к столу, в ящик которого складываю деньги и спросил: — Ань, сколько с меня? Рублей шестьдесят?

— Двадцать шесть рублей, — отозвалась Анна.

— Почему так мало? Сорок за сруб с работой, да еще мужикам?

— Так я поровну посчитала. С тебя половина и с меня половина. Ты мне и так постоянно талдычишь, что дом этот наш общий, но платил-то за него ты.

— Аня, но так нечестно. Я большой, обязан деньги зарабатывать, а ты еще маленькая. Да, я же тебе еще жалованье должен платить, не забыла?

— Ваня, а я ведь и обидеться могу, — слегка набычилась Аня. — Давай так — если деньги понадобятся, я тебе скажу, а нет — так не заикайся.

— Аня, да мне попросту неудобно. Ты по дому работаешь, готовишь… Понимаю, если бы ты у меня только прислугой была, вопросов нет. А ты вкалываешь, а я даже денег тебе не плачу.

— А разве так не бывает, чтобы брат и сестра в одном доме жили? Так разве сестра не станет работу по дому делать? Так что, младший братишка — помалкивай о деньгах. Деньги у нас стобой есть, а домик этот мы потом за четыреста тридцать рублей продадим. Даже и за четыреста сорок.

[1] Не исключено, что великий музыкант, который и на самом деле отличался рассеянностью, надписывая ноты вспомнил свою воспитанницу, которую звали Еленой.

Глава девятнадцатая

И жизнь, и козы, и любовь

— Ме-е-ее!

Господи, да кто ж над ухом-то орет? Да еще так противно? И кто в барабан стучит? Купцы пьяные?

Спросонок не сразу дошло, что орут не над ухом, а во дворе. Пара секунд понадобилась, чтобы вспомнить, что я не в дороге, не на каком-нибудь постоялом дворе, и не в гостинице Кириллова, а в собственном доме, а орет, по всей вероятности, Нюшкина коза. Да-да, не Анечкина, а именно Нюшкина. Кажется, сама Нюшка так орать не умеет? Или умеет? Да кто их, козлонюшек знает?

А я-то сегодня собирался проспать до обеда, наглейшим образом опоздав на службу. Мне отгулы положены за переработку.

— Ме-ее-а…

Да что бы тебя приподняло и треснуло, собака такая! Сейчас возьму какую-нибудь хворостину, да вдоль хребта вытяну.

Где же она так изводится? И чего орет? Режут, что ли?

Чертыхаясь, натянул штаны, накинул сюртук и вышел во двор.

А там, картина маслом! (Простите, но снова использую штамп, но со штампами пишется быстрее.)

На крыше сарайки разгуливала белая коза, звонко цокая копытцами по деревянной крыше и, время от времени гнусно блеяла, а внизу стояла Нюшка в сорочке, в своей кацавейке, накинутой на плечи и уговаривала животину:

— Манька, спустись вниз! Сейчас покормлю! Мань, ну честное слово!

С недосыпу я зол, поэтому пообещал:

— Сейчас батог возьму, обе получите! Манька по заднице, а Анька… по тому же месту.

— Ме-е! — презрительно отозвалась коза, а Анька, покачав головой, опять начала уговаривать и стыдить зверюгу:

— Манька, ты слышишь? Дядя Ваня на тебя сердится, сейчас лупить станет. Не стыдно харе-то твоей будет, если мне из-за тебя попадет?

— Ме-е!

Все понимает. И козьей морде совершенно не стыдно.

— Зараза ты Манька!

Это не я сказал, это Анька.

Как это коза замок-то вынесла? У меня в этой сарайке два здоровых мужика сидели, рыпались, но выломать не смогли. А, вот оно что — Анечка, чтобы каждый раз не мучиться с замком, соорудила завертыш из деревяшки. А козочка, стало быть, постучала копытцем по двери, гвоздик отошел, дверца открылась.

— Манечка, солнышко мое! Бегу-бегу! Иди капустки покушай!

Господи, это еще что? А это моя соседка Ираида Алексеевна чешет сюда со всей прытью, и с охапкой капустных листьев.

А ведь капуста-то еще не вызрела, не накатилась, то есть. Это что, бабулька все будущие кочаны на Маньку извела? И что она на зиму квасить станет?

— Ме-а-е! — радостно заверещала коза и одним прыжком соскочила с крыши.

Ё-мое, у меня аж сердце сжалось, а этой… белокурой бестии все равно. Мекнула и приземлилась на все четыре копыта, подбежала к старушке и принялась лопать листья.

— Манечка, зайка моя… — приговаривала старушка, умудряясь кормить козу, да еще и почесывать у нее за ухом.

— Ме-е-а, — быстренько поблагодарила Манька бабулю и опять захрустела капустным листом.

— Здрасть, тетя Рая, — поприветствовала Нюшка соседку.

Я поздоровался более чинно:

— Здравствуйте Ираида Алексеевна, рад вас видеть.

— Иван Александрович, с приездом