Экспедиция «Велес» - Екатерина Витальевна Белецкая

уж кто, а ты это отлично понимаешь, — сказал Ит тихо. — Этот некто будет убивать и дальше. А ещё она знала что-то, точнее, поняла что-то. Она не просто не спала, рыжий, вот клянусь чем хочешь. Был ещё какой-то фактор, я более чем уверен в этом.

— В таком случае надо быстро разобраться, что это такое, — предложил Скрипач. — Будем расследовать, нам с тобой не привыкать к таким делам.

— Давай тогда пробежимся по тому, что нам известно, — предложил Ит. — Первое. Ситуация с аварией, которую выдают за взрыв, которого на самом деле не было. Второе. Отсечка любых попыток прояснить происходящее. Третье. Физическое уничтожение тех, кто может о чем-то догадываться.

— Четвертое. Воздействие, которое произведено на весь экипаж, — напомнил Скрипач. Ит согласно кивнул.

— Пятое. Некий план, который нам пока не озвучили, — продолжил Ит. — Шестое. Непонятная необходимость сохранить корабль и команду, по крайней мере, на данном этапе.

— Салат «оливье», — констатировал Скрипач.

— Самое точное определение, — согласился Ит.

— Ну а как же. Так, с этим понятно. С линией нашего поведения, думаю, тоже понятно, — сказал Скрипач.

— Линия поведения для нас возможна только одна. Соглашаемся со всем, что говорят, и наблюдаем за всеми, за кем получится, — справедливо заметил Ит. — Да, с Данилой и девчонками придется вести себя иначе, но…

— Я за них боюсь, — Скрипач помрачнел. — Как бы они не подставились. И Данил, и девушки точно не спят, ну, по крайней мере, они осознают сам факт обмана, а это, как ты можешь догадаться, опасно. Как бы им тонко намекнуть, чтобы поменьше болтали?

— Данил не дурак, думаю, сам сообразит. Зоя тоже. Вот на счет Вари у меня сомнения, — признался Ит. — И на счет группы, с которой мы ходили к Шестопалову. Я им не верю.

— Аналогично. Будем смотреть, в общем. Ну что, пошли в народ? Потусуемся, и послушаем, что и как?

* * *

В коридорах «Велеса» царила странная атмосфера, которую Скрипач назвал «унылое оживление». Всем было понятно, что произошло нечто экстраординарное, но при этом никто не знал настоящей правды, и пытался для себя как-то осмыслить и притянуть к подобию правды то, что было только что озвучено.

Тут, на «Велесе», действительно не было дурков и дур, что верно, то верно. И абсолютное большинство понимало, что версия, которую им только что предложили, не может быть рабочей по определению. Никак. Версия не соотносилась с нормальным логическим построением, она была абсурдна, нелепа, она никак не могла быть настоящей. Ну не может, просто физически не может маленькая кошка за пять минут съесть огромного быка, не может муравьишка растоптать слона, не может незакрытый кран в ванной стать причиной всемирного потопа, не может годовалый младенец поднять груз весом в тонну, не может ни с того, ни с сего загореться лёд, не может из ниоткуда возникнуть материя, и не может тяжелая дверь, лишенная механизма, позволяющего ей мгновенно закрыться, это сделать; этого всего не может быть, потому что не может быть никогда. А сейчас им всем сказали, что именно так и было. Кошка съела быка, младенец поднял тонну, муравьишка растоптал слона, а дверь свихнулась, и захлопнулась, убив на месте их коллегу. Не может, но может. Да, вот так. Им, этим людям, отнюдь не глупым, сейчас предлагалось поверить в невозможное, мало того, им предписывалось принять это невозможное, как данность, и это не подлежало обсуждению. Мы сказали, что это вот так, значит, оно вот так и есть.

Разум склонен сопротивляться подобным вещам, но он не может делать это бесконечно. Нужен какой-то компромисс, потому что если ты вынужден верить вот в такое, в определенный момент разум просто не выдержит, и что будет дальше — никому не известно. Да, возможны обходные пути, когда ты говоришь одно, а думаешь другое, но и это тоже нельзя делать до бесконечности, потому что двоемыслие рано или поздно приведет твою бедную голову к поистине ужасающим последствиям. Иту и Скрипачу сейчас только и оставалось, что мысленно сочувствовать людям, оказавшимся в столь незавидной ситуации.

— Хотя, если вдуматься, — сказал Скрипач, — мы с тобой в точно такой же ситуации, братец. Другой вопрос в том, что мы не индоктринированы, то есть нам эта вера без надобности, она над нами не властна, а ещё мы понимаем, для чего конкретно нам следует молчать о правде.

— У нас слишком сильная мотивация, — добавил Ит. — Она, сам понимаешь, способно перешибить всё и вся.

— Да, это верно.

Они бродили по коридорам своего сектора уже больше часа, и везде было одно и то же — небольшие, человека по три-четыре, группки, обсуждавшие происшествие и сообщение. Разговоры сводились к одному и тому же: очень девушку жалко, с оборудованием после аварии точно что-то не то, были какие-то сбои, и будут ещё, вот тут начальство право, ох, как право. Дверь? А вот чёрт его знает. Ну, чисто теоретически, если у этой двери вообще всё отрубилось и отвалилось, может быть, с какой-то долей вероятности, она, предположительно, может быть и могла бы…и вообще, мы-то ничего не видели, так имеем ли мы право сомневаться в том, чего не видели, и, следовательно, не можем доказать? Тем, кто видел, виднее, уж простите-извините за тавтологию, а нам раз так сказали, то, скорее всего, так и есть. Ведь не могло что-то ещё произойти, верно? Если не это, то что? Ну вот что? Убили? Ну, это уж точно невозможно, да и кто бы стал её так убивать, чтобы чуть не на куски? Ревность? А она с кем гуляла? Ах, ни с кем, говорила, что ещё не нашла своего человека? Понятно. Тогда точно не убили. Да и ревность. Ну, придушили бы, ну, прирезали, но не вот так же. Эта версия всеми говорившими практически сразу была отброшена, как несостоятельная, и не выдерживающая никакой критики. Это же «Велес», о чём вы, люди добрые? Кто на «Велесе» кого будет убивать? Зачем? Для чего? Не любовь причиной, а что тогда? Имущество? Ну, сами посудите, какое у нас тут имущество? Каждому было позволено взять на борт по небольшой сумке штатного размера с личными вещами, и у всех в этих сумках что-то, связанное с домом. Фотографии родных, какие-то памятные сувениры, у некоторых даже игрушки, у кого-то родовые