Иные - Александра Яковлева

для чего понадобится то невозможно красивое платье. Наверное, Макс хотел представить ее своим друзьям. А значит, она не может выглядеть замарашкой или сидеть в комнате, как сумасшедшая на чердаке, в такой важный день.

— Поздравляю… — неловко пробормотала она.

— Спасибо, — ответил Макс. — Присоединяйся.

Чтобы загладить вину, Аня скрутила букетик из алой розы и желтых веточек, похожих на пижму. Вышло недурно. Девочка, которой помогал Макс, потянулась к его уху и, закрывшись ладошкой, что-то зашептала, хитро поглядывая на Аню. Встретившись с ней взглядом, она захихикала и спряталась на плече у Макса.

Аня удивленно подняла бровь. Макс, наклонившись через стол, громким шепотом доложил:

— Мэрит говорит, ты ей очень нравишься. Ты очень красивая. — Потом обернулся к девочке и сказал извиняющимся тоном: — Ich habe ihr alles erzählt, Merit. Ich konnte einfach nicht schweigen [1].

За разглашение тайны он, конечно, тут же получил: Мэрит замахнулась и стукнула его по руке. Макс сделал вид, что ему сильно досталось. От этой пантомимы Аня прыснула, искоса глянула на Боруха: как он? Может, его тоже развеселила эта почти семейная сценка?

Борух сосредоточенно скреплял булавкой ленточку. Он уколол себе палец, но как будто ничего не почувствовал. Кровь запачкала ленту — правда, почти незаметно, потому что лента тоже была красная. Аня вытянула из коробки такую же. На одном из концов ленты был вышит герб, который в замке встречался повсюду: на стягах, форме воспитанников, даже на столовых салфетках.

— А что это значит? — Она показала Максу символ, похожий на водоворот.

Он бегло взглянул и ответил:

— Фамильный герб Нойманнов. Тот, который должен был удержать великанов, помнишь? Теперь это что-то вроде знака общности, объединения людей под одним лозунгом ради общей цели.

— Под каким лозунгом? — не поняла Аня. — Какой цели?

Макс слабо улыбнулся:

— Что ж… Это покажет время.

Он посмотрел куда-то Ане за плечо, и она оглянулась: в дверях замерла Катарина. У Ани возникло смутное чувство, что Катарина уже давно стоит там, наблюдая, но Макс только сейчас обратил на нее внимание.

— Фройляйн Крюгер, попросите Ганса собрать нам корзинку для пикника. На двоих. — Макс обернулся к Ане: — Погода сегодня хорошая. Ты ведь не против прогулки?

— Не против, — ответила она, чувствуя спиной тяжелый взгляд.

Скрипнули и застучали каблуки — это Катарина развернулась и вышла. Пряча глаза, Аня взялась за следующий букетик. Почему-то ей становилось неловко, когда она видела этих двоих вместе. Будто подглядывала за ссорой и вообще лезла не в свое дело. Занимала чужое место.

Вскоре все комплименты были готовы, и Катарина вернулась, чтобы забрать детей на уроки.

— До вечера мы будем только мешаться в замке, — шутя сказал Макс и подал Ане руку, помогая встать. — Лучше перекусим на свежем воздухе.

Он обращался с ней так, словно она была хрупкой золотой статуэткой, которую должно хранить за тонким стеклом и только сдувать пыль. Настоящим сокровищем. У Ани замирало сердце всякий раз, когда он касался ее, или помогал с шалью, которая зацепилась за спинку стула, или открывал перед ней дверь.

Макс не позволил Ане нести ни корзинку с едой, ни свернутый плед. День был и вправду замечательный. Солнце припекало почти по-летнему, и стоило им выйти за холодные замковые стены, как Аня быстро согрелась. Они взобрались на скалистую, поросшую лишайником возвышенность, откуда открывался вид на замок и лес.

— Здесь так красиво, — протянула Аня, оглядываясь по сторонам: никак не могла решить, какой вид ей больше нравится. Замок восхищал своей строгостью и грандиозным размахом, но осенний разноцветный лес особенно манил.

Внизу, среди камней, блестела река, а здесь, на вершине, дул прохладный ветер. От земли уже тянуло холодком — предвестником зимы. Макс расстелил шерстяной плед и стал разбирать корзинку. Ганс положил им свежие рогалики с маслом, сыр и фрукты.

— Всегда мечтал провести свой день рождения вот так, — сказал Макс и похлопал по пледу, приглашая Аню сесть рядом.

— Как? На природе?

— И в хорошей компании, — кивнул он.

Подобрав юбку, Аня села, но на самый краешек. Вытянула ноги в красивых туфлях. Это было намного лучше, чем мужские сапоги. А в спальне ее ждала еще одна пара, которая обнаружилась на дне коробки и идеально подходила к платью.

— Вечером замок будет полон гостей, и нужно собраться с духом, чтобы выдержать столько народу… — Макс оглянулся на Аню и оборвал сам себя: — О чем ты думаешь?

Было ужасно неловко признаваться, что о платье, поэтому Аня сказала первое пришедшее в голову:

— Помнишь, ты как-то говорил, что можешь управлять своей силой? Я бы тоже хотела так уметь. Но пока это происходит без моего желания. Я просто как будто… — Она раздвинула руки в стороны. — Взрываюсь. Выхожу за пределы тела. Не могу сделать это по собственному желанию. И не могу сама вернуться. Только у Пекки… — Она запнулась. — У брата получалось меня вернуть.

— Как получалось? — Макс протянул ей мягкий рогалик. — Вот, попробуй, Йоханна сама их печет.

Есть совсем не хотелось, но Аня отломила кусочек, положила слоеное тесто в рот и стала жевать, чтобы сделать Максу приятное. Он довольно кивнул.

— Пекка обычно звал меня моим детским именем: Анники. Это помогало.

— Он всегда был рядом, когда это случалось? — удивился Макс.

Аня задумалась. Медленно, подбирая слова, ответила:

— По правде говоря, он всю жизнь был рядом со мной. Сколько себя помню. Он… Вообще, это всегда случалось из-за него. То есть я хотела сказать… — Она так разволновалась, что стала крошить рогалик в траву, едва замечая, что делает. — Всегда, когда ему угрожала опасность, это происходило… — Говорить о Пекке было очень больно. Почувствовав, как подкатывают слезы, Аня тряхнула головой, прогоняя их. — А как ты научился это контролировать?

Макс откинулся, лег на спину. Вытянув руку за голову, сорвал какую-то травинку, очистил стебелек и сунул в рот кончик. Аня его не торопила, и Макс наконец сказал:

— В сумасшедшем доме, где меня держали несколько лет, нужно было как-то выживать.

Его голос был ровным, ничего не выражающим. Но Аня увидела, как сжались его челюсти, отчего лицо стало жестким и заостренным.

— Я больше не мог себе позволить неконтролируемые вспышки, поэтому… — Он помахал в воздухе рукой. — Пришлось учиться. Почему