Лейтенант спасательной службы - Михаил Александрович Михеев

– Идут они все… далече, – Истомин заблокировал дверь. – В этом полете меня бесит многое, но больше всего пассажиры. Засим предлагаю измерить объем сознания.

– Что? – не поняла Доната, у которой, очевидно, педагогическое образование несколько превалировало над полетом фантазии.

– Ну, мысль измерим. Что, не умеешь?

– То есть?

– От чего зависит объем?

– От линейных размеров – длина, ширина, высота.

– Ну, вот и измеряем.

– Сознание нематериально. Оно не обладает протяжённостью. Нам не может прийти мысль на 15 сантиметров. И мы не можем подумать на 2 килограмма, если что!

– А сообразить на пол-литра, – усмехнулся Истомин, ловко сдирая с бутылки пробку и заполняя посудины, – запросто. Учите матчасть, девушки. Всё, по последней – и отдыхать!

– Мы так сопьемся, – буркнула Доната, но рюмку приняла.

– И траванемся, – поддержала ее Вероника. – Не качеством – так количеством.

– Надежным признаком отравления являются трупные пятна. А у вас пока что очаровательно розовеющие щечки. Так что все, выпиваем, закусываем – и в люлю. Неизвестно, что день грядущий нам готовит.

Когда все разошлись, он еще некоторое время сидел в своей каюте. Хотелось посмотреть, что там записал сканер. Все же новый центр напряжения на борту появился, стоит узнать о нем как можно больше. Но – увы, здесь его ждал жестокий облом. Сканер вроде бы работал, но биотоки считывать отказывался. Похоже, что-то сломалось, эти машинки никогда не были особо надежными. И в полете его не починить – хотя бы потому, что Истомин понятия не имел, что у него за потроха. Оставалось только плюнуть, убрать прибор подальше и тоже завалиться на боковую – утро вечера мудренее.

Гиперпространство. Через шесть часов

Истомин проснулся резко, будто его ударили, мгновенно перейдя от глубокого здорового сна в состояние бодрствования. Этому их учили еще в первый год, когда он только-только стал кадетом. Время. Пора выходить на вахту. Это местные летали недалече и обходились урезанным экипажем. Первый же серьезный полет выявил недостатки этой схемы. Страшно представить, что бы он делал без Александры. Тут и вдвоем-то постоянно бегать приходится. Именно с такими мыслями он прошел в рубку, принял доклад напарницы и отправил ее отдыхать, а сам склонился над приборами.

Гиперпереход на этот раз получился отвратительным. Такое редко, но случается – все же свойства многомерного пространства человечеством изучены совершенно недостаточно. Вдобавок свою лепту вносит масса. Бог на стороне больших звездолетов, и в бою, и в полете, а потому линкоры-мегатонники обычно идут к цели ровно, как на салазках, а легкие корабли вроде «Звездного ветра», напротив, имеют некислый шанс угодить в турбулентность.

Сейчас получилось нечто подобное. Явился тому причиной экстремальный выход в многомерное пространство или еще что, неважно, главное результат. А он, стоит признать, не радовал. Вместо того, чтобы удерживать курс, яхта рыскала, подобно выпившей лишку бабочке, и в результате приходилось каждые три-четыре часа проводить его коррекцию. Получалось так себе, корабль упорно не хотел стабилизироваться, и это каждый раз вызывало у капитана стойкие приступы все труднее сдерживаемой ругани.

Александра тоже пребывала в раздражении и даже родила идею прервать бросок и выйти в трехмерность, дабы провести диагностику систем и начать прыжок уже в соответствии с характеристиками звездолета. Может, и помогло бы, но мешал выбранный курс. На пути имелась лишь одна подходящая точка, и она совпадала с той, что имелась на первоначальном курсе. Так что пришлось злобно помотать головой и вновь заняться коррекцией, хотя с каждым разом Истомин все больше убеждался – рациональное зерно в мыслях Александры имеется.

Вдобавок учудили педагоги, вынужденные заниматься, помимо своих профессиональных обязанностей, вопросами питания. Так как вначале борт должны были гнать порожняком, то и кока на него сажать не собирались. Два космонавта уж как-нибудь себе приготовят. Ну, или даже заморачиваться на этом не будут, что тоже вероятно. Истомин, к примеру, без проблем обошелся бы яичницей да бутербродами. Ну, в крайнем случае пельменями. Добавившиеся пассажиры, те, которые взрослые, тоже не слишком его волновали. Если уж на то пошло, он пилот и спасатель, а не кулинар и соплеподтиратель. Переживут как-нибудь, в крайнем случае могут сами что-то горячее изобразить. Ну а траванутся – так со своей же стряпни. Ничего, не помрут – медотсек на корабле автоматический и оборудован хорошо.

Все так, но вот дети… Их надо кормить, и желательно нормальной пищей. По мнению Истомина, они могли бы и на общих основаниях питаться, как-нибудь не помрут с бутербродов, но педсостав решил иначе, взяв на себя функцию хозяек камбуза. Ну, флаг им в руки, тем более и сами космонавты горячего поесть не отказывались. Да и потом, это вам не в древние времена морковку чистить и ножом рубить, все уже имеется в виде полуфабрикатов, машинным способом нарезанное и замороженное. Остается лишь загрузить ингредиенты в кухонный комбайн и проконтролировать его работу…

И вот на этой простой, в общем-то, процедуре, как наутро выяснилось, где-то случился грандиозный факап системы. В результате неплохой на вкус и очень сытный гороховый суп вызвал глобальный метеоризм, причем именно в детских желудках. Горе-повара грешили на работу оборудования. Истомин подозревал, что гороховый концентрат изначально детским животам противопоказан, остальных не спрашивали вовсе. Система очистки воздуха справлялась хорошо, но, увы, не мгновенно, и в жилой зоне корабля очень быстро стало некомфортно.

Пассажиры бухали. Именно так – не выпивали, не пили, не напивались. Бухали по-черному, дорвавшись до халявы. Содержимое президентских запасов в ближайшем будущем грозило показать дно, а оборудование медотсека удалось испытать дважды, причем в обоих случаях интоксикация была смертельная и без хитрой машинерии клиентов могли и не откачать. Словом, жизнь протекала весело.

На фоне этого бардака единственным светлым пятнышком оставалось машинное отделение. Новый механик поддерживал его в состоянии, близком к идеальному, хоть и, как было видно, без прежнего лоска. Во всяком случае, каждую пылинку смахивать он не собирался. Ну и черт с ними, с пылинками, их можно протереть и в конце рейса. Главное, все работает, как надо, и даже профилактику двигателей, изрядно поработавших в системе Нового Иерусалима, Жан провел сразу же, быстро и качественно.

И, как ни странно, именно из машинного пришла Истомину просьба зайти, причем безотлагательно. Учитывая, что он как раз завершил очередную коррекцию и был зол от бездарной траты времени, то и к механику он пришел не в лучшем расположении духа. Но, когда увидел его взволнованное лицо, сразу перестроился на сугубо