Млечный Путь, 21 век, номер 3(52), 2025 - Песах Амнуэль

в жены принцессу Марианну и, в качестве приданого, долю в военной добыче. Король пытался провести переговоры, обещал уйти в монастырь, как император требовал вначале, но теперь им этого недостаточно...

На какой-то момент слух отключился, пропустив лишь имя. Марианна. Свояченица императора, сестра императрицы Анны. Стало быть, мачеха крестницы пристроила и младшую дочь. Лучше бы она поссорилась с другим королевством, как грозилась...

Надо было слушать коллег по Кругу фей, подумала она. Заставь мачеху и ее дочек плясать босиком на раскаленной плите, это древняя, освященная веками традиция, говорили они. Но она была убеждена, что нынешнее волшебство не должно допускать такого чудовищного варварства. И вот теперь получаем то, что заслужили.

- Госпожа, - из последних сил выкрикнул ученик, - примените свой дар! Вы же настоящая волшебница, не то, что я! Превратите вражеские пушки в хлопушки, а солдат... ну, я не знаю...

- В крыс, - закончила она. - Думаешь, я не пыталась? По-моему, солдаты этого даже не заметили. Или они изначально были крысами? У имперцев ведь есть свои маги. А на пушки наша магия не действует. Мы ведь добрые волшебники. Мы обязаны нести людям радость, а когда пытаемся этим противостоять огню, пороху и железу, мы бессильны.

- Так что же делать, что делать?

- В этом мире, возможно, ничего. - Посмотри, - она указала на небо, которое почернело. И не только от порохового дыма. Эскадрилья имперских драконов клином шла на столицу королевства. - Мы - порождение фантазии и обречены исчезнуть.

- Но фантазия бессмертна! И мы непременно возродимся.

- Если так, мы больше не будем слабыми. Добро не должно полагаться на волшебные палочки. Если будет необходимо, мы сами будем управлять порохом, огнем и железом.

- А мы сумеем?

- Мы научимся. - И, глядя на язык огня, который выдыхает пролетающий дракон, выкрикивает: - Я научусь!

Она прижимается щекой к рукояти, вдыхает запах железа и оружейного масла. Этот запах успокаивает. Вот и хорошо, вот и ладно, нужно, чтоб руки не тряслись.

Она уже умеет стрелять, ей показывали, как это делать, но сегодня в первый раз ей придется стрелять в живых людей.

Они надвигаются, надвигаются неотвратимо, идут красиво, их командир вышагивает как на параде, помахивая стеком. Но и рядовые отлично держат строй. Их учили долго и тщательно, у них опыт еще с прошлой войны.

А мы? Мы кто такие? Они нас быдлом кличут, но разве наши не воюют годами? И не бегают от врага. Разве наша дело не правое?

И все-таки, если не смести этот строй до того, как конница пойдет лавой, они сами нас сметут.

Пусть подойдут поближе, говорит она себе, не слушая советов старшего. Она не думает сейчас, за что они сражаются - за большевиков, за коммунистов, за Интернационал. Главное - не струсить сейчас, не убежать, не понимая, кого она больше боится - наступающих или себя. Пусть подойдут поближе.

И в какой-то миг она необъяснимым чутьем сознает - пора. И жмет на гашетку.

Отдача сильна, пулемет трясет, но не трясутся руки. Очередь за очередью обрушивается на наступающих. Какое-то время они еще идут. Потом начинают падать. Происходит страшное, мрачное чудо - она со своим пулеметом может противостоять врагу. Где ваша красота, где ваши белогвардейские танцы, господа офицеры? Она строчит, пока патроны не заканчиваются. От грохота почти оглохла, но по тому, как дрожит земля, понимает - конница пошла в атаку.

Снова запах железа, на этот раз совсем другой. Пулемет раскален. Ничего, сейчас остынет, и поднесли другую ленту, сейчас она даст новую очередь... Какой-то треск наверху, гораздо выше ее холма. Она поднимает голову, видит летящий силуэт. "Дракон...", мелькает чужая, не ее мысль. Какой еще к чертовой бабушке, дракон? Это "фоккер", у нас их нет, а у беляков, значит, имеются. Можно ли сбить самолет из пулемета? Ее этому не учили, но она попытается...

Те, кто уже начали поправляться, выбираются в коридор лазарета. Кто-то пытается бряцать на гитаре, кто-то декламирует стихи, памятные еще с прошлой войны.

Как собака на цепи тяжелой,

Тявкает за лесом пулемет.

И жужжат шрапнели, точно пчелы

Собирая ярко-красный мед.

И воистину светло и свято

Дело величавое войны.

Серафимы, ясны и крылаты,

За плечами воинов видны...

По возможности курят. Это запрещено, с героями разве поспоришь? Разговаривают.

- ...и представьте, он рассказывает в палате сказки! Боевой офицер - про Золушку, про Красную Шапочку...

- Да полноте вам. Что с него взять? Прапорщик, вчерашний юнкер.

- Ну, не скажите. Юнкера под Екатеринодаром неплохо себя показали, не зря их всех в Офицерский полк включили.

- Полки-то формируют, а что дальше?

- В Ростов, ясное дело.

- Ростов под немцами.

- Лучше немцы, чем большевики.

Голоса удаляются. Он выходит из-за угла. Пытается свернуть самокрутку и закурить. Это трудно. Руки ужасно трясутся после контузии. "Больше вам, батенька, оружия в руки не взять", говорит доктор, и смотрит с сочувствием. Он знает этот взгляд, его отец тоже врач.

А сам бы он снова взял в руки оружие? Если бы мог? Его соседи по палате - да. Но он сомневается. Год назад, когда его мобилизовали, он еще мог острить на эту тему: "Если стану пограничником или пулеметчиком, у меня будут шпоры..." Сейчас, после ада Ледяного похода, после лютых боев за Екатеринодар, всякая охота шутить пропадает. Даже вспоминать об этом. И когда соседи-походники толкуют о своих подвигах, он начинает рассказывать сказки. Его внезапно охотно слушают. Просят еще и еще. Когда исчерпывается запас сказок из семейной библиотеки - Андерсен, Перро, братья Гримм, он рассказывает то, что придумал сам. Точнее, увидел. С детства он видел обыденное в сказочном, а сказочное в обыденном. Любой встречный мог оказаться волшебником или людоедом, великаном или мальчиком-с-пальчик. А тень пролетающего над городом биплана напоминала дракона. Он пытался рассказать об этом родителям. Они его не понимали. Отец вздыхал, а мама сердилась, и кричала, что он прирожденный неудачник и плохо кончит. А здесь вот понимают, слушают. Говорят: "Вам бы, Евгений Львович, книжки писать! - Какие книжки, это на театре представлять надо!".

Самокрутка догорает, обжигая пальцы. Пора вернуться к действительности и решить, что делать. Его комиссуют, доктор ясно дал понять. Назад, к родным? Но там большевики, люди, в которых он недавно стрелял. Вслед за полком, в Ростов?