Русский диктат - Денис Старый

— Я не буду вас пытать, мне и без того всё ясно, Андрей Иванович. Предельно понятно, что вы из себя представляете и что именно вы делали. Как свергали одних, ставили на их место других. Разве же будет недостаточно того, что именно вы подали или платок, или какой-то другой предмет императору Петру II, и предмет тот был заражён чёрной оспой? — я строго и, возможно, даже ненавидящим взглядом посмотрел на Остермана. — Он был прямым наследником Петра Великого. Единственный, безоговорочно правильный, в законе рождённый от русской царицы.

— Он был взбалмошным юнцом, у которого никаких мыслей об управлении державой не было, — сказал Андрей Иванович.

Но голос его был голосом обречённого человека, арестант прекрасно понимал, что это лишь только отговорки, на самом деле… Именно он убил императора.

Андрей Иванович Остерман был дотошным в делах человеком. Был, так как я предполагаю, что особых дел у него уже больше не будет никогда. И нет, его не казнят. Как и в иной реальности, Елизавета Петровна упёрлась рогом и потребовала, чтобы казней во время того, как она занимает престол, не было. Так что ссылка. Позорная, к своим друзьям Долгоруковым. Вот же в Березовым будет кладбище… Элитное. Там уже Меньшиков лежит.

Впрочем, я обязательно отправлю человека, чтобы тот показал представителям этого семейства некоторые записи Андрея Ивановича, в которых он интриговал против тех самых Долгоруковых. Казней быть не должно? Пусть отставные пауки друг друга грызут!

— Пётр II Алексеевич не был сплошным глупцом. Он был юн, и его спаивали, ввергали во всевозможные пороки, вы даже умудрились подложить под Петра его же тётку. В ваших записях есть указания, что она понесла бремя, скорее всего от племянника своего. Может, потому-то и больше не имеет никакой возможности иметь детей, что изводили, — говорил я.

Какая же грязная политика! Перед тем, как поджечь дом Остермана, Фролову и Степану всё-таки пришло в голову, что те документы, которые хранятся в кабинете бывшего канцлера Российской империи, будут очень даже мне полезны. Они выкрали гнусную правду постпетровской России.

— Я так понимаю, что у вас оказался мой архив? Что ж, я, действительно, вас сильно недооценивал, за что и поплатился. А ведь говорили мне, что вас нужно всеми силами убирать, — с сожалением произнёс Остерман.

— После драки кулаками не машут. Ну, скажите, почему вы не сделали всё, чтобы у России был достойный император? Зачем, в сговоре с Долгоруковыми, вы не укрепили ум Петра II? — во мне, скорее, проснулся исследовательский интерес.

И сейчас, отложив в сторону дела Московского отделения Тайной канцелярии розыскных дел, я всерьёз подумывал о том, не написать ли правдивую историю Российской империи? Ещё более грязную, чем я знал.

Нет, к сожалению, её придётся держать и дальше в тайне, а через некоторое время, возможно, я и уничтожу документы. Ведь если обнародуется всё то, что было сделано после Петра, та грязь, то убийство истинного русского императора, то можно подорвать доверие к власти. Не хочу давать лишний козырь в руки врагов России.

— Тогда Долгоруковы заигрались. Надо же, удумали девку свою императрицей русской поставить! И кабы не я, так не скинули бы они никогда светлейшего князя Меньшикова, — признавался Остерман.

В это время сразу три сотрудника Тайной канцелярии записывали наш разговор, находясь за стенкой. Если бы их видел Андрей Иванович, то вряд ли смог бы так откровенничать.

Прямо сейчас собирался такой жуткий компромат на Елизавету Петровну. К кого будут подобные документы, тот сделает из Лизы покладистую правительницу, больше занимающуюся балами и украшениями, чем интригами. Ну или сексуальную рабыню. В зависимости от целей, которые человек будет ставить перед собой.

— А какое отношение ко всем этим делам имел секретарь Алексей Петрович Бестужев? — спросил я.

— Вы и его хотите съесть? Но кто же будет Россию двигать дальше? Или вы рассчитываете на то, что у вас хватит сил и возможностей быть единоличным правителем при глупой Елизавете? — вопросом на вопрос отвечал Остерман.

Я не стал его переубеждать в том, что Елизавета Петровна на самом деле не такая уж и глупая женщина. Судя по всему, в некоторых интригах она даже переигрывала и мастера игры, Остермана. По крайней мере, когда он хотел её окончательно изничтожить, она выкручивалась, будто бы змея, и всё равно так или иначе, но находилась при императорском дворе, сохраняя статус дочери Петра Великого. А глупышка, пусть даже и красивая, которая будет на интуитивном уровне использовать единственное своё оружие — своё тело — вряд ли бы удержалась.

— Господин Бестужев-Рюмин скрыл завещание Екатерины Алексеевны. Это — главная его вина, благодаря которой вы сможете держать этого человека на поводке, — говорил Андрей Иванович.

Я знал, вернее, догадывался, что это так и было, так как в записях Остермана косвенно указывалось, что Екатерина хотела оставить престол своей дочери. За это ли, в том числе, Елизавета недолюбливала Остермана?

И нет, Бестужева сливать я не буду. Иначе бывший канцлер Российской империи окажется прав. Я останусь лишь один, с командой худородных исполнителей, поставить которых на высокие чины я не буду иметь никакой возможности.

— И последнее, что нам нужно с вами решить… Если вы, конечно, хотите жить, ну и сохранить жизни своим родным… — я посмотрел на Остермана строгим и решительным взглядом.

Он наверняка знал о том, что Елизавета Петровна дала слово никого не казнить во время своего правления. Я рассчитывал на то, что моя решительность переубедит его в этом. С таким человеком много слов не надо, и он прекрасно понимает, что казнь может быть разной. Например, у него может просто остановиться сердце при пытках. Такое бывает. Остерман — далеко не первой свежести человек. А ещё он смелый в интригах, но крайне труслив в ином и болезненно воспринимает даже мысли, что его будут пытать.

— Купите свою жизнь! Дайте чёткие указания, как можно забрать то наворованное вами золото, которое лежит в банке Амстердама, — сказал я.

Остерман мялся. Не хотел сообщать мне даже сам тот факт, что это золото есть. Но, опять же, его документы, которые я целое утро разбирал, говорят о том, что не был этот человек бессребреником. Только с виду он вёл почти