Потомок седьмой богини - Алессандра де Амальфи

– Благодарю вас за присутствие, Фабиан.

Услышав свое имя, он тут же расплылся в улыбке. Что-то в его движениях и мимике настораживало, но я не мог определить, что именно.

– Я несу ответственность за судьбу леди Дюваль, к тому же вы мой дорогой гость. – Король на миг отвел взгляд куда-то за мою спину, затем посмотрел мне в глаза и даже чуть поклонился. – Разумеется, я не мог не прийти.

Я кивнул ему, и Фабиан вернулся к разговору с Вив. Ладони, что он прятал за спиной, нервно сжимались и разжимались, но я замечал этот жест за ним и прежде – он делал так от скуки или когда пытался не сболтнуть лишнего, дабы не оскорбить кого-то из членов совета.

Леди Дюваль не заставила себя ждать: появилась через считанные минуты после меня, но в сопровождении музыки и проникновенной речи священнослужителя о важности обещаний, что мы должны дать богам, и хрупкости уз, к которым стоит относиться с уважением. Я видел столько разных церемоний, столько женщин и мужчин, столько служителей и жрецов, но ложь всегда была одна. Никто не верил в святость заключаемого союза и не собирался почитать его как подарок богов. Не собирался и я.

Иветт же была преисполнена вдохновения. Ее глаза сияли даже ярче, чем звезды, мириадами блестящих камней усеивающие ее лиф и удлиненный подол темно-синего, почти черного платья. Улыбка ее была робка, но движения уверенны – она готовилась к этому дню годами, и даже смена того, кто ждал у алтаря, не могла повлиять на счастье, что она испытывала, достигнув цели.

Я протянул раскрытые ладони в белоснежных перчатках, и Иветт, устроившись напротив, взяла меня за руки. В отличие от всех, кто встречался мне в тот день, она не пряталась и не вздрагивала, не прогибалась под тяжестью моего взгляда, напротив – стояла непоколебимо, твердо, вбирая его в себя.

– Волю Семерых нам ведать не дано, но, как мы знаем, правители – их наместники. Мы счастливы видеть вас здесь, ваше величество. – Священнослужитель низко поклонился королю. – Позволите услышать ваше благословение?

Фабиан прочистил горло, но, несмотря на абсолютную безмятежность на лице, долго не начинал речь. Я бросил на него несколько быстрых взглядов, однако он смотрел в пол, переминаясь с ноги на ногу. Меня едва ощутимо кольнуло дурное предчувствие.

– Мое сердце наполняется счастьем, когда я вижу вас… вместе. – Король замялся, видно, понимая, насколько нелепо это звучало. – Уверен, боги поддержат ваш союз, как поддерживаю его я, и не усомнятся в добрых намерениях, с которыми заключается этот брак. От имени Семерых, как их посланник, я дарую вам благословение. Да хранят вас Семеро.

Иветт одними губами ответила: «Да осветят ваш путь», не спуская с меня глаз. Теперь уже мне становилось не по себе, такую настойчивость источало все ее существо. Казалось, еще немного, и она насильно погрузит меня в то счастье, что я, как избранный ею мужчина, должен был испытывать. Я сумел вновь ослепительно улыбнуться, борясь с судорогой в щеках, не привыкших к столь частому напряжению, и лицо леди Дюваль чуть смягчилось.

До ушей донеслось восторженное многоголосое «ах!», и я, проследив, куда направлено всеобщее внимание, обратил взор к высокому своду храма. В лучах солнечного света кружились две бабочки: черная с крупными оранжевыми пятнами и чуть просвечивающая фиолетовая, окруженная бледными искрами. Иветт рассмеялась, от возбуждения чуть задергав плечами.

– Как чудесно! – выдохнула она. – То, что бабочки так часто сопровождают наши встречи, наверняка что-то значит.

Я не стал отвечать, что не видел в этом ничего хорошего. Неприятное предчувствие горечью коснулось кончика языка. Я с трудом сдержался, чтобы не поморщиться и своим видом не омрачить атмосферу торжества.

Священнослужитель начал церемониальную речь, но начало я прослушал. Мысли метались из стороны в сторону, пытаясь найти причину этого гадкого вкуса, разобраться, куда вела нить, берущая начало в тревожной дрожи пальцев короля. Почему сам я не мог избавиться от чувства, что в спину воткнут взгляд, тогда как стоящие за ней фрейлины разглядывали лишь результат своих трудов – сложную прическу леди Иветт и ее густо покрытые румянами щеки. Отвлечься от мыслей помогла тяжелая рука священника: он коснулся моей макушки – хотя я назвал бы это ударом, – окропляя ее каплями смеси из семи ароматных масел, а затем проделал то же с невестой, и она ощутимо прогнулась под его рукой.

– Куда бы вы ни отправились, Семеро последуют за вами, но боги немилостивы к тем, кто нечестив. Будьте друг другу семьей, поддержкой, любовниками и друзьями. Жена, будь к мужу нежна. Муж, будь справедлив.

Я едва не рассмеялся. Подавил порыв, но челюсти свело болью. Боги обожают грешников – именно им испокон веков даруются богатства, сила и власть. А если все и достается праведнику, то он быстро понимает, что выбрал неверный путь. Даже при жизни Краарис и Редрами не церемонились с теми, кто им не нравился, и определенно не переживали о чужой доле – ими двигало совсем иное.

Наши с Иветт ладони все еще соприкасались. Мышцы слегка ныли. Священник обвязал наши предплечья широкой белой лентой, затянув хитроумный узел, и жестом предложил подвигать руками, чтобы убедиться в нерушимости уз.

– Отныне ваши судьбы переплетены, и боги стали тому свидетелями. Лучше всего клятвы закрепляют кровь и поцелуи, но мы не намерены устраивать кровопролитие в храме. – Служитель Семерых сделал паузу, будто позволяя гостям посмеяться над шуткой, однако никто не потрудился ответить ему даже улыбкой. – Прошу, подтвердите данные обещания.

Я не слышал ничего из того, что якобы пообещал – кажется, об этом говорилось в самом начале, – но это, разумеется, не должно было как-либо повлиять на исход торжества. Впрочем, вероятность того, что в Тэлфорде свадебные клятвы сильно отличались от тех, что давали в других местах, нещадно мала, а мое безразличие к ним оставалось прежним. Я чуть наклонился, чтобы приблизиться к невесте. Она бросилась навстречу с обезоруживающей страстью, неуместной и потому так интригующей в стенах храма.

Я прикрыл глаза, вспоминая, каково это. Успел позабыть, когда в последний раз целовал кого-то, не будучи в беспамятстве от выпитого и уж тем более в полностью здравом уме – прихоть из прошлой жизни. Иветт оказалась умела. Вероятно, бунтарства в ней было все же больше, чем я предполагал изначально, и подготовкой к браку с королем она занималась не только на уроках – впрочем, может, и с учителями.