Потомок седьмой богини - Алессандра де Амальфи

– Мы теперь едим за одним столом с прислугой?

– Меня не спрашивали, хочу ли я есть рядом с каким-то подонком, – прожевывая кусок мяса, бросила Вив. – Так что и вам советую не задавать вопросов.

Мне захотелось напомнить Маркусу, в каких местах мы ночевали и ели, когда я только начал его сопровождать, и как относились ко мне люди, к которым он приводил меня, чтобы выполнить услугу за гроши, но слова застряли в горле. Впрочем, и он ничего не ответил Вив, лишь перевел взгляд на ту, что сидела слева от меня и задумчиво накалывала овощи на вилку.

– Леди Дюваль, – приторно произнес Маркус, отодвигая от себя тарелку. – И как же вам удалось заполучить этого змея в свои очаровательные ручки?

– Это… долгая история, – почти сразу ответила она. Ее ладонь скользнула под стол, чтобы нащупать мое бедро и нежно его коснуться. – Впрочем, весьма увлекательная. Уверена, Эгельдор однажды вам ее расскажет.

– А много ли историй он рассказывал вам? Знаете, если у вас найдется пара часов, я сумею поведать вам о муже такое, что он не поведал бы и под пытками.

– Позвольте Эгельдору самому решать, что им с женой стоит друг о друге знать, – вмешался Фабиан. Злоба чуть поутихла, но присутствие Маркуса по-прежнему его раздражало. – Не потому ли он покинул вас, господин Азиор, что пришла пора вершить свою судьбу самому?

Король знал, кто сидел перед ним, теперь в этом не было сомнений. Разумеется, ведь он говорил, что зачитывался историями о странствующем чародее! Стоило признать, не я один упоминался на тех страницах. Вот только это не наделяло неприязнь смыслом, а напротив, лишало его, ведь мой образ с картинок детства запомнился ему героическим, и моего спутника должна была постигнуть та же участь.

Искры, летавшие между ними, виделись мне завитками черного и красного пламени. Я продолжал молчать.

– С этим у него всегда были проблемы, – покачал головой Маркус.

– Достопочтенный мастер наблюдений, позвольте узнать, когда вы в последний раз смотрелись в зеркало? – Вив встряла в разговор, будто намеренно демонстрируя низкий социальный статус отсутствием манер. – Выглядите отвратно.

– Годы никого не щадят, и я не в силах этому противиться. Так или иначе, для своего возраста я смотрюсь весьма приемлемо.

Разумеется, в его возрасте тела давно гниют в могилах, и от них остаются лишь пыль и черви, но даже они не пожелали бы провести вечность в компании Маркуса. Я никогда не спрашивал точной цифры – в этом не было нужды. Он не упускал ни единой возможности напомнить, как он стар и как богат его жизненный опыт. Большинство чародеев боролись с признаками старения, прибегая к опасным заклинаниям и сомнительной помощи от тех, кого Ателла отказывалась признавать членами чародейского общества.

Но не Маркус. Он смаковал каждый год, со звоном падающий в его копилку. Волосы давно стали цвета пепла, но об одной из прядей он заботился так, как не переживал ни о ком, – выкрашивал ее вручную, едва та потускнеет, чтобы первая из богинь не посчитала, будто он ее забыл. В молодости он, вероятно, был красив: острые черты лица еще не слишком одряхлели, небольшие ореховые глаза сохраняли зоркость, а широкие плечи он держал гордо расправленными. Но никто из тех, кто когда-либо с ним встречался, не назвал бы его таковым.

Обретя новое тело, я будто бы завершил переход из-под крыла Маркуса в общество обычных чародеев. Прежде я тоже мирился с чудищем, периодически заглядывающимся на меня с поверхности зеркал. И хотя он наверняка считал это падением на дно, пренебрежением к годам, что мы провели вместе, и унижением, этот обряд инициации был мне нужен, пусть и произошел по воле случая.

– Его не отсылали, – вдруг выпалил я, вперив взгляд в мастера. – Приглашение. Тебя никто сюда не звал.

Фабиан едва заметно улыбнулся. Рука Иветт вновь оказалась на моем бедре и чуть сжала его, только я не знал, с упреком или одобрением.

– Тем не менее я пришел. Так уж повелось, Эгельдор, что ты не умеешь заводить друзей. Взгляни! Никто не пришел разделить с тобой этот день, хотя за долгие годы жизни ты мог бы пару раз поинтересоваться чьим-то здоровьем, и тогда люди посчитали бы это своим долгом. – Маркус едва не светился от гордости за то, что и в этом оказался единственным и неповторимым. – И пусть другом ты меня тоже не считаешь, ты член моей семьи, часть моей жизни. Я бы не простил себе, если бы пропустил нечто столь важное.

Я неприкрыто рассмеялся, и, хотя это был жест скорее отчаяния, нежели веселья, окружающие чуть расслабились. Музыка, казалось, зазвучала громче, пытаясь перекрыть участившийся стук приборов о тарелки, а уровень вина в бокале не падал даже после самых больших глотков. Фрейлины, осмелев, обратились к королю, и тот учтиво отвечал на их вопросы. Вив иногда встревала, без стеснения поправляя Фабиана, если тот выражался неточно. Маркус наблюдал за ними молча, поглаживая оскалившуюся кобру, устроившуюся на вершине его трости.

Иветт часто смотрела на меня. Чтобы избежать столкновения взглядов, я пригласил ее на танец, и мягкие губы прошептали мне что-то на ухо, но слова потонули в мелодии. Лишь когда она замолкла, а план моей новоиспеченной жены начал претворяться в жизнь, я осознал, в какое предложение должны были сложиться донесшиеся до меня обрывки звуков.

Иветт выверенно поклонилась гостям и крепко сплела наши пальцы.

– Мы искренне благодарим вас за присутствие, – пропела она, будто музыка не кончалась, – и просим продолжать пир, пока вы не насытитесь. Однако ночь близится, а нам еще столь многое нужно успеть! Надеюсь, вы простите нам эту шалость.

Хихикая, леди Дюваль двинулась к выходу из трапезной, почти переходя на бег, и потянула меня за собой. Я поддался, словно тряпичная кукла. Чувство глупое, почти омерзительное. Пожалуй, еще ни разу за последний век я не выглядел таким безвольным. Так или иначе, этот день – как и все путешествие на Солианские острова, от начала до конца – был ярчайшей демонстрацией того, как легко кто-то может взять мою жизнь под контроль. Иветт, очевидно, нравилось быть главной, и раз уж праздник значил для нее так много, а я оказался так растерян… я решил, что подарю ей власть. На один день. Позволю делать то, что, как ей кажется, должны делать едва поженившиеся: танцевать, тайком касаться друг друга, сбегать, чтобы побыть наедине.