Кровь в его жилах - Татьяна Лаас

ведет себя как бабка на завалинке… Поверьте… — его рука дернулась вверх, и тут же вернулась на место. Саша еще и за спину руки завел. — Я ждал вас, Елизавета, именно вас. Только, чем больше я ждал, тем больше убеждался, что я вас предал. Белая высушенная астра в моем дневнике… А я не помнил никого, кто бы их любил… Кошачья корзина, которую достали из-под развалин казенки, а я никогда не держал котов. Чиненные домовым из казенки Уземонки ботинки на вас… Но ни я, ни домовой вас не помнил. Когда леший вас назвал императрицей, я все понял. Понял, что предал вас, и Баюша стерла мою память. А я только рядом с вами чувствую себя живым. Я только с вами дышу и учусь шутить, радоваться жизни и быть человеком. Я не знаю, как вымолить…

— Ты никогда не предавал меня. И стереть память тебе и Мишке, а также половине города, была твоя идея. Твоя. Я же хотела потихоньку уехать из города, исчезая навсегда…

— Ай да я, — он опустил взгляд. Светлана хотела бы его утешить, но обнять его ей не позволяли приличия. Она лишь подтвердила, как тогда на Вдовьем мысу:

— Ты очень шустрый.

— Я… — он хмурился, выстраивая имеющиеся у него факты в такую-то свою цепочку рассуждений, совсем неправильных, быть может. Светлана вновь повторила:

— Ты не предавал меня. Ты, Матвей и Мишка — все, что у меня есть. И Баюша, конечно.

— Хорошо быть Мишкой…

— Почему?

Леший устал орать куда-то в небеса и улетел прочь.

— Он легко может между делом сделать предложение руки и сердца и даже не переживать об отказе.

— Саша…

Он слишком мрачно для предложения руки и сердца произнес:

— Я осознаю, что не ровня вам. Я осознаю, что ничего не могу изменить. Просто прошу: позвольте мне быть рядом с вами. Позвольте защищать, позвольте быть вашим другом, если это не нарушит правила приличия… Я вернусь в опричнину, я попрошу стать вашим телохранителем, если вы позволите. Я…

— Саша, я простой титулярный советник. Я не стремлюсь занять трон. У меня нет печати сокола. Я так же, как ты кромешница, а нечисть не имеет права занимать престол. Я уже давно не Великая княжна, чтобы Дальногорские или Соколов не думали. У меня своя судьба.

— Тогда позвольте мне стать частью вашей судьбы. Я не предам ваше доверие.

— Саша, я верю тебе. И я… Я люблю тебя. — Змей не заслужил того признания в любви, а Саша — да.

Он нахмурился и отвернулся в сторону. Совсем не то, что требуется влюбленной девушке в такой момент.

— Простите, что не могу признаться вам в ответ. Простите, что не могу сделать вам предложение, как положено. Мне никогда, даже заслужи я потомственное дворянство, не перешагнуть сословные границы между нами. Кто вы и кто я. Это просто невозможно.

Змей ей нравился больше. Змею было плевать на то, что она Великая княжна.

Ей хотелось орать, а это совсем неправильно.

Саша не заслужил истеричных криков — он привычно возьмет вину на себя. А тут виноватых нет. Просто она родилась в не той семье. Просто Сашу при рождении убила какая-то сволочь. Виноватых, кроме той сволочи, нет.

Она выскочила из кромежа на берег Идольменя. Сейчас ей хотелось побыть одной, чтобы как раненый зверь зализать раны. Сословные границы не переступить, тут Саша прав. И у него в отличие от неё есть голова на плечах, и он знает, как поступить правильно. Только от этого правильно волком выть хочется. Жаль, что луна не полная, да и зашла уже почти.

Идольмень спал, покрывшись покуда хватало глаз льдом, еще тонким и хрупким, ведь зима не вступила в свои права. Светлана закрыла глаза и с трудом сдерживала крик. Хотелось как в детстве устроить истерику, только нельзя.

Саша прав.

И Екатерина Андреевна права.

И Волков, обещавший найти мужа, прав.

Только больно все равно.

Ей надо принять Сашину дружбу и не надеяться на большее. Кто она и кто он…

Горечь подкатывала к горлу. Даже Саша её не услышал. Её вообще никто не услышал. Её желания никто не собирался учитывать.

Она подняла глаза вверх, в небеса. Как же она устала быть одна. Как же тяжело, когда в моменты слабости и трудности не на кого опереться.

Остается только повторять, что справится со всем сама. А Саша прав, им нет смысла быть вместе — даже не потому, что она Великая княжна по рождению, а потому что она все равно собирается отдать жизнь, чтобы расторгнуть договор между Рюриковичами и стихиями.

Ей надо было выпустить боль, и она выпустила. Удар за ударом она наносила по ледяной глади Идольменя. Ярость боевого мага страшна в бою. Пусть даже бой идет с самой собой. Эфир кипел, как и чувства Светланы. Она переболеет любовью, раз отдать её она не в силах, раз её не принимают.

Она справится. Она привыкла быть одна, Саша тоже привыкнет к этой мысли.

Лед плавился, лед взрывался, лед кипел, паром уходя в небеса. Она била и била до изнеможения Идольмень — вдруг змею это надоест. Вдруг он придет — будет на ком выместить глупую обиду за свое происхождение. Почему она не крестьянка? Почему она не мещанка? Она не просила рождаться в царской семье!

Плясали льдинки в сизой, холодной воде. Хотелось тепла, только его не было. Даже встающее над Идольменем солнце не грело. Светлана устала. От одиночества и самой себя. Сейчас она даже была благодарна змею — из-за него она была капельку счастлива, когда он целовал её, когда она захлебывалась чувствами в его объятьях, когда она верила, что это Саша.

Сова плавно опустилась на камень и превратилась в лешего, подслеповато моргающего огромными золотистыми глазами:

— Ты это… Того… Успокоилась, амператрица?

Светлана повернулась к нему — нельзя продолжать страдать, когда идет расследование:

— Леший, зачем ты на Сашу напал?

Тот сверкнул глазами:

— Так лисы и зайцы в один голос твердили, что это Сашка твой принес светоч. Это он чуть не запалил мой лес. Я и испужался за тебя — он же тенью за тобой ходит. Вона, даже сейчас сычом стоит и смотрит на тебя. Руки в карманы шпрятал, ирод! Я токмо за тебя и испугался, амператрица.

Она не хотела оборачиваться на Сашу. Пока еще больно.

— Это не