Зябрики в собственном соку или бесконечная история - Константин Константинович Костин

Если в предыдущих квартирах в основном обитали блохи на арканах, то здесь, видимо, прежние обитатели были более обеспеченными — или более легкомысленными — поэтому оставили гораздо больше вещей. Ну или просто не смогли придумать, как впихнуть в квартиру хрущевки старый кожаный диван, с высокой резной спинкой и валиками по бокам, или не менее монументальный письменный стол, из-за которого можно спокойно отстреливаться из двух ТТ от нагрянувших по твою душу сотрудниках МГБ… Хотя навряд ли здесь жил товарищ Мильштейн[1], да и арестовали его на рабочем месте[2]…

Диван… Стол… Шкаф, за стеклянными дверцами которого виднелись ряды книг… Люстра на высоченном трехметровом потолке, возможно, заставшая еще революцию и так с тех пор и висевшая… Пылища повсюду… Квадратные пятна на обоях… Часы… Часы? А, не это барометр.

Я снял его со стены и двинулся к выходу. Часов у меня нет, по солнцу я ориентируюсь плохо, комиссионный магазин мне на глаза еще не попадался, так что надо хватать, что придется и бежать, пока магазины не закрылись. Что-то мне подсказывает, что в ОРС, как и в СССР, с круглосуточными комиссионками было напряженно.

Надо, надо туда вернуться и пошарить. Шкаф еще не обследован, стол, другие комнаты…

— Здрасьте!

* * *

Я лениво посмотрел поверх заброшенных на спинку кровати ног в сапогах на того, кто вошел в мою комнатку в общежитии.

Девчонка. Молодая — это все же студенческое общежитие. Волосы выкрашены в тот неописуемый желтовато-блондинистый цвет, который обязан своему рождению не дезоксирибонуклеиновой кислоте, а перекиси водорода[3]. Волосы завиты мелким бесом, так что напоминают золотое руно. Но взгляд у девчонки — а на вид ей лет двадцать, не больше — вовсе не овечий, а наоборот, живой и пройдошливый. Цветное ситцевое платье, судя по виду — старенькое, застиранное, плотно так облегает формы незваной гостьи.

— Здрасьте, — вежливо ответил я.

— А вы знаете, что ноги в обуви класть на кровать негигиенично?

Я ж говорю — пройда[4].

— Знаю, — кивнул я.

— А зачем тогда положили?

— В царской армии старые солдаты рекомендовали молодым, после долгого пешего похода, полежать на земле, подняв ноги вверх. Чтобы кровь отлила, и ноги не болели.

— А вы в царской армии служили, дяденька? — сверкнула зубами блондинка.

— Не угадала, тетенька.

Та снова хихикнула.

Ой, какое подозрительное хихикающее эхо раздалось из коридора! А что вы хотели, батенька, заселились в общежитии, где все друг дружку знают, живете один, в давно заброшенной комнате, ни с кем не знакомитесь, да еще и хотите, чтобы никто не заинтересовался? Студенты — народ молодой, дружелюбный, бесцеремонный, вот соседки и выпихнули самую активную на разведку, разузнать, кто это там такой живет, да чем дышит.

— Читал я про это, в книге… не помню, кого… не помню, про кого…

Так-то помню, конечно, про этот способ было сказано в книге Раковского «Суворов». Вот только нет в этом мире ни Раковского, ни Суворова… И книга эта — неизвестно, написана ли…[5]

— Ты, тетенька, ко мне зачем заглянула-то?

— Спросить хотела.

— Спрашивай.

— У вас соли нет?

— Нет.

— А сахара?

— Нет.

— А хлеба?

— Нет.

— А…

— Тоже нет.

— Я же еще ничего не спросила!

— А у меня ничего и нет, — я встал с кровати, — Я приехал поступать из Талгана, а меня, этта,еще в поезде обокрали. Так что нет у меня ничего, кроме того, что на мне.

— Как нет⁈ — ахнули за дверью, и в проем высунулась еще одна девичья головка, на этот раз темненькая, — А как вы живете?

— Да вот так и живу, — я показал объеденный до половины батон, — Чем могу, тем и питаюсь.

После этих слов в мое обиталище ворвался вихрь.

Поначалу мне показалось, что ко мне в гости нагрянула вся женская половина общежития, но потом, когда вихрь успокоился и опустил меня на землю в одной из соседних комнат, оказалось, что состоял он всего-то из трех девчонок, как оказалось — третьекурсниц Текстильного института, в общежитии которого я, как оказалось, жил.

Несчастный я был почти насильно накормлен супом, напоен чаем, расчесан и причесан, после чего остаток вечера я провел в приятной беседе за чаем со своими новыми знакомыми.

Мара, Кара и Лалина. Мара — это та блондинистая пройда, Кара — не менее шебутная темненькая, а Лалина — суровая, как Нонна Мордюкова деваха в сером пиджаке.

Девчонкам было интересно про меня все, от Талгана — жители которого в этих краях были се же большой редкостью, до обстоятельств того, как я оказался без денег и вещей. Я честно пытался все это рассказать, но сытый желудок неутомимо намекал, что мне надо принять горизонтальное положение, причем, несмотря на наличие аж трех девчонок -в одиночку, потому что на дворе уже без пяти минут поспать.

Я торжественно поклялся, что приду завтра в гости, благо завтра — суббота и все-превсе про себя расскажу, но вот именно сегодня с разговорами — все. Если они, конечно, не хотят выбирать между «тащить меня на себе до моей комнаты» и «уложить спать на кровать одной из них». Мара хихикнула и сказала, что есть третий вариант, включающий в себя чайник и холодную воду из-под крана, но девчонки все же смилостивились и отпустили меня «домой».

Где я вырубился, еле успев раздеться и лечь.

И проснуться посреди ночи, чтобы подскочить на кровати с ошарашившей меня мыслью.

Как я собираюсь сдавать вступительный экзамен по химии, если я НЕ ЗНАЮ ХИМИЮ⁈

[1] Соломон Рафаилович Мильштейн (1899–1955) — заместитель министра МВД УССР, выдвиженец Л. П. Берии, арестован после ареста своего патрона, впоследствии расстрелян.

[2] Герой вспоминает популярную легенду (озвученную Серго Берия) о том, что, когда Мильштейна пришли арестовывать, он, вместо того, чтобы сдаться, отстреливался и был убит (а не расстрелян)

[3] Герой таким сложным путем намекает, что перед ним не натуральная блондинка, а крашеная.

[4] Пройда — пронырливый и ловкий человек.

[5] Книга Леонтия Раковского «Генералиссимус Суворов» была издана в СССР еще в 1949 году.

Глава 32

Водород, гелий, литий, бериллий, бор, углерод, азот, кислород, фтор, неон, апатит, ортоклаз, кварц, топаз, корунд, алмаз… тьфу ты.

Сбился.

Я и так не всю таблицу Менделеева помню наизусть, а только примерно до криптонита… тьфу, криптона…[1], так еще и таблица