Башни Латераны - Виталий Хонихоев

class="p1">Барон Хельмут сам выглядел старше, чем утром. Под глазами залегли тёмные круги, будто кто-то углём провёл по коже. Седые волосы растрепаны, камзол измят. Руки его лежали на столе, сжатые в кулаки, костяшки побелели. На груди покачивался треугольник Триады — серебряный, тускло мерцающий в свете свечей.

За столом сидели те, от кого зависела судьба города. Командиры. Маги. Церковники. Главы гильдий. Все молчали, ожидая слов барона.

Хельмут фон Вардос уселся на свое большое кресло из черного дерева с подлокотниками, поднес одну ладонь к голове, массируя виски.

— Как наши дела? — спросил он глухо. Собравшиеся в зале переглянулись. Дитрих Шварценберг первым нарушил тишину. Командир городской стражи был затянут в кольчугу, из-под которой проступали пятна крови — чужой или своей, неясно. Шрам через всё лицо, от виска до подбородка, казался свежим в этом свете. Голос его был хриплым, но твёрдым:

— Сорок убитых. Восемьдесят семь раненых. Из них двадцать — безвозвратно. Больше не встанут. Не поднимут меч. Не выйдут на стену.

Он сделал паузу, будто глотая горечь:

— Пролом у Речной башни залатан магией Земли, но это… заплатка. Временная. Стены в трёх местах держатся на честном слове инженера Циммермана и чуде магистра Грунвальда. Стража на пределе. Ополчение вымотано. Люди падают от усталости прямо на посту.

Из угла зала донёсся тихий, почти шёпот, но в мёртвой тишине он прозвучал как крик:

— Среди погибших… если добавить и тех, кто не сражается, то почти два десятка на речном рынке. Огненный шар туда прилетел, наверное, промахнулись… из-за этого в нижнем городе завалы. Был пожар, но удалось потушить.

Кто-то сглотнул. Кто-то отвёл глаза.

Инженер Циммерман нервно теребил свёрнутый чертёж, его пальцы дрожали:

— Камень держится… пока держится. Но если ещё раз накроют заклятьем такой силы… — он запнулся, облизал пересохшие губы, — развалится участок метров на пятнадцать. Может, больше. А у нас нет времени чинить. Нет людей. Нет материала.

Магистр Морау, старый, сухой, с вечно раздражённым выражением лица, на этот раз выглядел просто измотанным. Голос его был тих, но каждое слово падало, как камень:

— Все наши маги выжали себя за ночь. Огонь работал до изнеможения. Ловушки на пределе. Щиты трещат. — Он поднял глаза, и в них мелькнуло что-то, похожее на страх. — Боюсь, второй такой штурм мы не выдержим.

Он сделал паузу, оглядел собравшихся:

— Архимаги Арнульфа… их минимум трое. Пятый Круг. Вы понимаете, что это значит? Один из них одним ударом стёр в пыль часть стены. Один удар — и метров пятнадцать камня просто… испарились. Превратились в пыль и дым.

В зале повисла гнетущая, почти физическая тишина. Даже бывалые наёмники, видевшие десятки сражений, избегали смотреть друг другу в глаза. Магия Пятого Круга — это уже не просто сила. Это стихия.

Бранибор Каменски, «Железная Челюсть», огромный, как медведь, сидел, сгорбившись, словно и на его плечи давила тяжесть этих слов. Голос его был глухим, едва слышным:

— Арифметика проста. У них людей — в десять раз больше. Орудий — в десять раз больше. Магов больше, сами маги — сильнее. А ещё трое архимагов…

Он поднял голову, и в его глазах плескалась ярость — не на врага, а на саму несправедливость мира:

— Еще один такой день и все. Мы едва успели к пролому.

Отец Бенедикт медленно поднялся. Тучный, в богатой рясе, с треугольником Триады на груди. Он тяжело обозначил тройной жест — лоб, губы, сердце — и заговорил. Голос его был низким, торжественным, но в нём звучала усталость:

— Церковь открыла все амбары. Все храмы стали госпиталями. Благословлённая пища поможет тем, кто голоден, кто ранен, кто умирает…

Он сделал паузу, и в зале все поняли: дальше будет «но».

— Но даже благословение не творит чудес из воздуха. Мы продлим запасы… Но и только. Нам нужны воины а не еда.

Генрих Линденберг, глава Малой торговой гильдии, выглядел как живой мертвец. Осунувшееся лицо, красные глаза, руки, которые мелко дрожали. Смерть дочери сломала его, но он всё ещё был здесь. Долг сильнее горя.

Голос его был тихим, надтреснутым, еле слышным:

— Склад с провизией сгорел. Запасы муки и зерна, почти половина… — он опустился обратно на стул, закрыл лицо руками.

— Только этого не хватало. — вздохнул барон и потер виски пальцами. Поднял голову и криво усмехнулся: — а с другой стороны на черта нам сейчас запасы. Ясно же что мы недели не продержимся. Что же… — он сделал паузу, глядя на окружающих. Стиснул зубы. Выбор, всегда был выбор, и он как главный тут — должен был его сделать. Может быть, он зря понадеялся на защиту Благочестивого Короля Гартмана Четвертого, может быть, не стоило быть верным клятве которую приносили его отец и дед этой династии? Может быть, нужно было раскрыть ворота города и накормить, напоить плотью города армию Арнульфа?

Даже сейчас у него все еще есть выбор. Он может послать гонца за стены, послать чтобы выторговать условия сдачи. Первое — никакого разграбления города… и это условие Арнульф скорее всего исполнит, ему и самому нужна Вардоса как город, как торговый центр, как источник денег и провизии, а также людей в его армию. Второе — никаких казней его людей. И это тоже исполнимое условие. Всего лишь принести присягу королю Арнульфу, единственному настоящему королю Латераны, ныне присно и во веки веков. Третье… позволить Вардосе остаться в статусе вольного города. А вот тут… тут юный и горячий Арнульф скорее всего не согласится. И Вардоса станет ленным владением нового короля или кого-то из его присных, подаренная как кусок мяса на серебряной тарелке. Что будет дальше? А дальше будет уже не его, бывшего фон Вардосы забота. Но он знает этот город, знает, что эти люди не станут мириться с тиранией нового правителя, который конечно же задерет налоги чтобы выжать из города как можно больше. Итог — бунт, восстание, его подавление… и все те же тела на ветках деревьев, сожженные дома и женщины в разорванных платьях, рыдающие над своими мужьями и детьми. Итог… итог всегда один. Впрочем, если бы у него были твердые гарантии — он, может быть, и согласился бы на это. Сдал бы город Арнульфу, сам постарался бы занять место управляющего, сгладить противоречия между новой властью и горожанами… но гарантий никаких не было. Юный Арнульф прославился еще и тем, что не исполнял свои