Адаптация - Екатерина Насута

взять планшет и стукнуть Тода по голове. Планшет сломается. Тод отмахнется. И вряд ли поймет. Айне и сама не понимает, что с ней происходит. Она никогда прежде не вела себя подобным образом.

Она проснулась одна. И ей было страшно. И Айне подумала, что если Тод ушел, то по делу важному. А он просто сбежал к Еве.

– Эй, вот только плакать не надо!

Айне и не плачет. Не собиралась во всяком случае. Но функционирование слезных желез оказалось неподвластно разуму.

– Ты… ты сволочь, вот, – планшетом она все же замахнулась. – Ты мой! Тебе понятно? Ты мой! И должен быть рядом… рядом…

– Если хочешь командовать, – он отобрал планшет, – щенка заведи и его дрессируй. Только и собаки иногда убегают. А я не собака.

– Ты искусственно созданный биолого-механический объект, наделенный интеллектом.

– Жестоко. Но справедливо.

Объективно. И проблема объективности – невозможность изменения статуса в зависимости от желаний Тода. Его отношение к реальности не является рациональным, что свидетельствует об усугублении эмоционального дисбаланса.

И дисбаланса Айне тоже.

Она снова ведет себя как ребенок. А это неправильно.

Айне – разумна. Только в данном случае понимание ситуации не ведет к разрешению эмоциональной проблемы. Потому что Айне все понимает, но желание убить Тода не ослабевает.

– Мир? – спросил он, протягивая руку.

– Мне было страшно. Я проснулась, а тебя нет. Как тогда нет.

– Прости, пожалуйста.

– Потом я решила, что у тебя имеется серьезная мотивация для подобного поведения.

От его ладони несет Евой. И прикасаться к ней неприятно. Айне и не будет. Она вообще близко к Тоду не подойдет, пока этот запах не выветрится. Тод понял и руку убрал.

– Мотивация была. Серьезная. В самый раз для поведения. И вернуться я бы вернулся. Куда мне от тебя деться-то? И ты правильно сказала: я твой.

Сердится. Это Айне имеет право сердиться. Она и сердилась, села на одеяло, обняла колени и уперлась подбородком. Молчала.

Тод тоже не спешил заговаривать. Разглядывал планшет и ее рисунок, но вопросов не задавал. Тишина порождала очередные неприятные эмоции. И Айне сдалась первой.

– Вопрос несвободы выбора? Ты хочешь получить свободу и право выбора, так?

– А кто не хочет? И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою…

– Существование души не доказано с научной точки зрения. Но аллюзия мне понятно. Я не понимаю другого.

– Чего?

– Теоретически, если блокировать программу, ты получишь свободу волеизъявления. Так?

– Да.

– И тогда ты от меня уйдешь.

– Куда?

– Место значения не имеет. У тебя не будет мотива оставаться со мной. Таким образом, твое волеизъявление может вступать в конфликт с моим волеизъявлением. Как тогда?

– Тогда, маленькая, ищут вариант, который устраивает обоих, – Тод опустился на колени. Теперь, если Айне встанет, можно будет говорить почти на равных.

Хотя он все равно выше. И злиться на него не выходит.

– А если таковой не возможен? Если мне нечего дать тебе, чтобы ты остался, а я не хочу, чтобы ты уходил?

– Можно попросить.

– Сказать «Тод, останься, пожалуйста»?

– Да.

Количество допущений в данной модели превышало рационально допустимый уровень.

– И ты останешься?

Тод не спешил с ответом, но Айне умела ждать. Только почему-то это ожидание давалось очень тяжело.

– Да, – наконец, сказал Тод.

– Следовательно, весь вопрос лишь в теоретической возможности сделать выбор?

– Именно.

– И для тебя эта возможность важна?

– Очень.

– Тогда мне бы хотелось ее тебе предоставить, – Айне протянула руку и спросила: – Мир?

– Здравствуй, Тод, – сегодня у Евы усталое лицо. Но она все равно улыбается. Всегда улыбается, и с каждым разом он все сильнее ненавидит ее улыбку.

Отвечает:

– Здравствуй, Ева.

– Ты готов сегодня умереть?

– Нет.

Это не имеет значение. Главное, чтобы она готова была. В руке очередной шприц. Ее корзина с яблоками не опустеет никогда. И всякий раз у смерти иной привкус.

Сегодня накатывает медленно. Шум в ушах нарастает, пока барабанные перепонки не лопают. Тод не видит себя, но точно знает – лопнули. Кровь из ушей идет. И из носа.

Красные капли на белом пластике. И синие волосы Евы. Что ей надо? Пусть просто скажет, что ей надо. Тод сделает. Это же просто – сказать.

А она молчит.

– Я тоже устала. Не выходит, правда?

Да. Нет. Выбирайте ответ по вкусу. Только заглушки поставьте в голову, чтобы хоть ненадолго – тишина.

Шум плотный. Как толпа. Сквозь толпу можно пробиться. И сквозь шум тоже. Шаг. И два. И три. И потом счет обрывается, а звук перемалывает сознание, раздирая на куски фарша.

Дышать опять нечем.

Пройдет. Надо потерпеть. Надо умереть. Тогда дадут пару дней передышки.

Сегодняшняя смерть долгая. Тод падает-падает в круговерть черно-белого шума и увязает в ней, как муха в смоле. Смола каменеет, превращаясь в янтарь.

Муха пытается сдохнуть.

И отчаявшись, разламывает камень. Крылья расправляются, а шум исчезает, сменяясь пустотой. Великое ничто выплескивается в мир. Великого ничто слишком много, чтобы разум выдержал.

– …крыльце сидели…

Эхо Евиных слов заставляет бездну вздрогнуть. Она сжимается, чтобы дойдя до точки, раскрыться. И снова сжаться.

Тук-тук.

Кто там?

Я.

Ты.

Финальная точка – пуля, связавшая входное и выходное отверстие.

У нее есть имя. У всех есть имена, ибо Бог сотворил мир. А новый Бог собирается перекроить мир по-своему. Но сначала нужно стереть старые имена.

– У тебя ничего не выйдет, – говорит тот, кто забыл себя, Бездне.

– Посмотрим, – отвечает Бездна. – У меня уже получилось.

Из лона ее выходят новые народы.

В сознание Тод возвращается в камере. И девять квадратных метров пространства, знакомого в каждой щербине, кажутся родными. Тод лежит, наново привыкая к телу.

Неудобное.

Тяжелое.

Поднять руку выходит не сразу. Но Тод точно знает, что делать: сгибать пальцы. Большой, указательный, средний, безымянный, мизинец. И разгибать, называя уже вслух. Повторить фокус с левой рукой. И только затем попробовать сесть.

Получается. И получается как-то чересчур легко. Это потому, что на сей раз бездна осталась внутри Тода. Это хорошо. Если повезет, в следующий раз она заберет его и не придется возвращаться.

Но следующего раза не наступает.

Очень долго не наступает.

Время идет, отсчитывая хронометрически точные периоды света и темноты. Под этот ритм легко подстроится. Иногда его нарушает Седой. Приходит с обычным вопросом:

– Что-нибудь надо?

Бездна требует Седого игнорировать. Но в одиночке тоска. И однажды Тод не выдерживает:

– Принеси книгу.

– Какую?

– Без разницы.

И Седой исполняет просьбу. Его выбор странен – Есенин, Библия, «Капитал», «Теория видов», «Мифы народов Южной Америки» и «Три