Ключи петроградские. Путь в академию - Мелалика Невинная

– А если…

– А если такой силы нет? – ехидно перебил меня ворон. – А если ты сама та сила?

Я отмахнулась. Убрала машинку в кофр.

– Пойду искать место силы, – сообщила я ворону.

– Точно без меня, – ответил он. – Я буду только мешать.

Когда я уже собралась покинуть ячейку, я замерла у двери и выпалила:

– Птиц, а ложа вырастила хоть одного Великого Архитектора?

– Нет. – Мне показалось, что пернатый ликовал. – Нет, ложа не вырастила ни одного Великого Архитектора. Вернее, так: никто из них не дошел до цели.

– И это со Средних веков? – изумилась я. – Упертые, однако, товарищи сидят в ложе. За столько лет можно было бы и понять, что это не работает.

– Ну, у них получалось много других интересных вещей, – сообщил ворон.

– Погоди, но если все, к кому приходили из ложи, знали об этом, почему они соглашались на ее предложения?

– Во-первых, знали не все. Во-вторых, потому, что всяк хочет верить, что уж он-то точно избранный, что у него точно получится, что прогресс дошел… Это, Женечка, обычная человеческая психология. Кроме того, я уже говорил: в ложе умеют убеждать.

– Но ректор знал и отказался, – больше для себя пробормотала я.

– Знал и отказался, – подтвердил ворон. – Иди уже, а то все места силы разбегутся.

Пошла я, разумеется, на Петроградку, точнее, на Каменноостровский, во двор со слоном-фонтаном. Села на лавочку, на которой мы сидели с вороном, и уставилась на вывеску театра. В голове всплывали обрывочные мысли, что, возможно, тут сидел ректор, пока ждал свою жену с репетиций или спектаклей. Впрочем, наверное, сидел он в машине… Так странно, внезапно подумала я, у нас с этим человеком общий ворон. Почти как общий ребенок, только ворон. Интересно, с кем он все же по итогу останется, с папой или с мамой…

Я открыла рюкзак, вытащила блокнот и ручку. Все еще витая где-то среди отголосков мыслей, начала набрасывать фонтан. Сделав несколько эскизов черной ручкой, извлекла из рюкзака синюю и пририсовала на одном из набросков воду, задорным фонтанчиком бьющую из слоновьего хобота.

– Вот так оно когда-то и было, – прозвучало у меня за спиной.

Я вздрогнула и развернулась на голос. На газоне стояла дама, которую мой мозг сразу обозначил как дворничиху. Видимо, потому, что в руке у нее была метла, а чуть поодаль стояло ведро с мусором и листьями.

– Так, говорю, раньше и было, – дама указала свободной рукой на мой рисунок, – а сейчас никому ничего не надо…

– Почему его не починят? – спросила я, находясь в слегка растрепанных чувствах: с одной стороны, дворничиха бесцеремонно вторглась в мое личное пространство, с другой, у меня был отличный шанс прояснить историю фонтана.

– Бог знает! – Дама наклонилась, подняла что-то с газона, швырнула в ведро и даже попала. – Актриса здесь раньше жила, очень известная. Муж у нее был, видный такой мужчина, отставной военный. Вот ему было не все равно, где его семья живет. При них порядок был.

– А потом? – зачем-то спросила я, хотя прекрасно знала, что было потом: развод и раздел имущества.

– А потом они разъехались, и всем стало все равно.

– Подписи с жильцов собрать, – неуверенно предложила я, – в жилконтору обратиться?

– Никому ничего не надо, – повторила та.

Две волны одновременно двинулись на меня. Первая была прохладной и успокаивающей. От нее исходило спокойствие. «Теперь ты знаешь, где раньше жили ректор с вороном», – говорила она. Вторая была огненной, и от нее исходил гневный жар.

– Выходит, вы никто? – сорвалось у меня с языка. – Вот вам же не все равно! Вы же помните, как было раньше! Почему не напишете вы?!

– Я рабочий человек, но кто меня будет слушать… – начала было дворничиха.

– Вы даже не спрашивали ни разу! – перебила я.

Вторая волна была волной лавы. Она вырвалась из жерла вулкана и потекла, сметая все на своем пути.

– Вы же, наверное, не только со мной об этом фонтане разговаривали! Да сто процентов, все остальные с вами соглашались, что раньше было лучше. Так возьмите и напишите. Это же дело пяти минут, честное слово!

– У меня работа, – вяло огрызнулась дама.

Мне казалось, что она не ожидала от меня такого жара, поэтому даже не обругала последними словами: мол, ходят тут всякие слишком умные, а у самих нос не дорос и молоко на губах не обсохло. Это меня приободрило, и я продолжила:

– У всех работа. У мужа актрисы тоже была работа. Да, он здесь больше не живет, но вы же явно тут живете и работаете. Вам же не нравится, как сейчас. Так будьте вы тем, кому не все равно.

В общем-то, на этом везение и закончилось. То ли красноречие мое было не столь красноречивым, то ли до дворничихи наконец дошло, что я ее поучаю. Она взяла ведро и пошла в сторону театра, на ходу бросив мне:

– Вот раз такая умная, и займись делом, а всем работать надо. Учит она меня, как надо. Лучше бы уроки учила.

– Сейчас лето, – запоздало бросила я ей в спину.

Кровь прилила к моим щекам. Мне стало неимоверно, мучительно стыдно за эту свою пламенную речь. Я захлопнула блокнот, запихнула его в рюкзак и поспешила покинуть двор.

Глава 31

Я блуждала по улицам, пытаясь убежать от стыда. При этом я прекрасно понимала, что никуда не убегу, ведь стыд этот внутри меня, он часть меня и мне от него никуда не деться. Он разъедал меня изнутри, подобно кислоте.

Взялась она проповедовать, орал стыд так, что закладывало уши. Мастер слова, мать твою. Если уж хотела толкнуть пламенную речь, нужно было делать это по правилам, а ты… Верно! Ты не знаешь тех правил, Твардовская! Ты ничего не знаешь. Ты жалкая провинциальная мечтательница, которая решила менять мир, не имея понятия даже о принципах того, как это делают. Люди учатся этому годами, а ты… Что, поучила тетку жить? Тетка, к слову, в отличие от тебя хоть работает.

Господи, как же стыдно, думала я. Взрослый человек, а несла подростковую пургу с броневичка. Впрочем, помимо стыда была еще безысходность, которую я ощущала всей собой: никому ничего не нужно. Дворничиха была абсолютно права. Людям может что-то не нравиться, но это лишь повод для разговоров, убери который, и говорить станет не о чем. Им не нужно чинить фонтан, им не нужно исцелять дискомфорт пространства, им нужно обсуждать, что раньше было лучше. Это их сплачивает и дает темы для общения. Как там говорил ворон? «Ты у мира-то спросила, а хочет ли он меняться?»

Нет. Не хочет.

Я прошла мимо дома Дмитрия Ивановича. Сначала думала, может, зайти, вдруг он у себя, потом махнула сама себе рукой и прошла дальше. Скорее всего, Дмитрий в академии, да и что я ему сейчас скажу. Книги можно было бы попросить, хоть вон про великого предка, вот только дадут ли они мне ответы на мои вопросы. В чем вообще мои вопросы?

Остановившись на мосту, я вдруг как никогда осознала свое одиночество. Как мне сейчас был нужен друг, на которого я могла бы вывалить свои переживания. Друг, а лучше партнер, который смог бы поддержать и принять. Да, в ячейке меня ждет ворон, но он всего лишь фамильяр, причем, будем честны, фамильяр ректора. Мне не к кому пойти в этом городе, когда некуда пойти.

«Как это некуда? – вдруг отчетливо прозвучало во мне. – Ты уже пришла. Ты уже здесь».

Я не могла сказать, был ли голос женским или мужским. Возможно, это был мой собственный голос, но он звучал с нотками иронии и удивления одновременно.

«Ты дома».

Все, Твардовская, добегалась, подумала я, четко осознавая, что вот сейчас это именно мои мысли. Тряхнула головой.

– Ну и? – вслух произнесла я.

Ответа не последовало. Что ж, решила я, буду считать голоса в голове моей интуицией, например. Да, я чувствую себя в Питере как дома, но я же совсем не то имела в виду, думая, что мне некуда пойти. Впрочем, плюс у этого инцидента был. Когда