Ключи петроградские. Путь в академию - Мелалика Невинная

– Вот, ешь, – сообщил он. – Ну что ты не ешь?

– Я не хочу, – повторила я.

– Бургер остынет, мороженое растает, – предупредил пернатый, – а я в один клюв столько не съем. Съешь картошечку?!

С этими словами он ловко снял крышечку с мороженого, снова взял в клюв картошку, макнул ее в мороженое и поднес ко мне, вытянув шею. Меня захлестнула волна эмоций: мне стало жалко картошку – что с ней только не делали, мне стало жалко ворона – он так старается меня развлечь, а я не реагирую, мне стало жалко себя – какой вообще смысл в том, что я делаю… Я наклонилась, взяла губами эту несчастную картошку у ворона из клюва, прожевала ее (внезапно это оказалось даже вкусно), вытащила у ворона из лап мороженое, съела его, отодвинула пустой стаканчик, подперла щеки руками и заплакала. Ворон защелкал клювом, спрыгнул мне на колени и прижался ко мне.

– Птиц, ну в чем моя ошибка? – Я погладила его по голове. – Что я делаю не так?

– Почему ты думаешь, что это твоя ошибка? – вкрадчиво спросил он.

– Потому что у других получается, а у меня нет!

– Что у них получается?

– Поступать в академию! Строить личную жизнь!

– Ты опять из-за этого парня, да? – Ворон боднул меня в грудь головой.

– Он сказал, что им такая не нужна! Из-за того, что я постриглась! Птиц, ну что мне было, не стричься, что ли! Значит, это правда, что мужчинам нравятся женщины в платьях, на каблуках и с длинными волосами! Но я не хочу, мне это неудобно! Неужели меня нельзя полюбить такой, какая я есть? Неужели, чтобы тебя любили, нужны длинные волосы? А еще он сказал, что сила мага в волосах…

– Старушечьи байки, – презрительно фыркнул ворон. – Окажись это так, ректор не был бы ректором.

– У него есть борода, – всхлипнула я.

– А у Семенова нет бороды! – незамедлительно ответил ворон. – Что он от этого, не маг теперь?

Я представила себе гладко выбритое лицо Даниэля Максимилиановича и мысленно согласилась с пернатым.

– И все же… – Я хотела было повторить про «почему меня нельзя полюбить», но ворон меня перебил.

– Женечка, солнышко, услышь меня, пожалуйста, – сказал он. – Твоей ошибки тут нет. Есть системная ошибка. Люди придумывают некие правила, которые помогают им выжить в определенном контексте, а потом эти правила становятся догмами, в которые начинают верить недалекие фанатики. Да, принято считать, что эталон женщины – это такая накрашенная длинноволосая красотка в облегающем платье и на высоченных каблуках. Не спорю, образ хорош, но он хорош только для выхода в свет. Дальше же его эксплуатируют те, кому нужна только внешняя картинка. Эти люди не способны дать любви, они хотят брать, но мало кто это понимает. Отсюда эта инкубаторская мода. Отсюда все эти несчастные девочки, встающие в пять утра, чтобы накраситься и убраться, пока муж спит. Девочкам, впрочем, может быть хорошо за пятьдесят. Да, все люди – и мужчины, и женщины – должны в идеале следить за собой и не доводить себя до скотского состояния, но люди – не глянцевые картинки. А если приключилась болезнь, женщина потолстела, похудела, родила, в конце концов?! И вот когда тебе говорят, что ты не нужна в такой момент, потому что перестала соответствовать, это гораздо ужаснее, чем сейчас, когда ты с человеком даже за руку не держалась, не говоря о прочем.

– Но…

– Никаких «но» тут быть не может. Если человек не может дать тебе любви, когда ты не соответствуешь идеалу в его голове, он не даст ее тебе, даже если и будешь. Или даст идеалу до поры до времени. Впрочем, это будет что угодно, но не любовь. Ты сама сказала мне, что для тебя любовь – это принятие. Ты принимаешь другого таким, каков он есть. Да, бывают шероховатости, притирки, работа над собой в паре, но это не про подстроиться под другого ради его любви. Это стать лучше вместе ради общих целей. Ты сама все прекрасно понимаешь, так почему ищешь любви у тех, с кем у тебя разные понятия о любви?

– Но он… Макс говорил…

– Ах, говорил, – протянул ворон. – Ты же хотела стать мастером слова. Помню. Для тебя важны сказанные слова. Если слово сказано, оно приобретает вес. Увы, не все люди так относятся к словам. Да, я знаю, это больно, но прими, что так оно и есть, даже порой у магов слова.

Я обняла пернатого и покачала его на коленях.

– Жаль, что ты не человек, – вздохнула я.

– А зачем мне быть человеком? – Ворон высунул голову из-под моих рук.

– Ну… – протянула я. – Чтобы…

– Чтобы что? – ехидно поинтересовался он. – От того, птица я или человек, совершенно ничего не меняется. Мы разговариваем, работаем, учимся, гуляем по городу, ходим по ресторанам. Мы с тобой даже спим вместе! Разве что в кино еще не были, ну так давай сходим в кино. Или в театр?

Он заворочался у меня на коленях, перевернулся, а потом провозгласил:

– Я понял! Это потому, что наши виды не скрещиваются, да?!

– Ах ты… – возмутилась я.

Ворон выскользнул у меня из рук и спрыгнул на пол.

– Все понятно! – захихикал мой фамильяр, потихоньку отодвигаясь от меня. – Что ж, маленького придется брать из приюта. Не исключено, что генетически он будет котиком. Или ты больше любишь собак?!

– Паразит пернатый! – Я вскочила из-за стола. – Я ему, понимаешь, рассказываю о своих переживаниях, а он взял и все опошлил!

– Только тапком не бей! – притворно завопил ворон, убегая от меня. – Воронов тапками не воспитывают!

Ворона я поймала, когда он собирался прыгнуть с кровати на подоконник.

– Поймала мою черную курочку! – возликовала я, прижимая его к груди.

– У, – согласился ворон, укладывая голову мне на плечо, но он бы не был самим собой, если тут же не зашептал бы: – Бургер съешь. Он, конечно, уже остыл, но, если ты его не съешь, вообще протухнет.

Бургер я съела, пока ворон летал за ключами. Все остальное мы доели в ожидании подходящего времени. Идти по академии ночью второй раз было уже не так страшно. Мне даже хотелось перекидываться с вороном словами, но я все же воздержалась. А еще в этот раз, когда шла по темному коридору второго этажа, я вдруг очень четко ощутила слои, по которым двигаюсь. Как будто мир расслоился. Что-то действительно было лишь декорацией, что-то настоящим, а через это все шла я, будто прокладывая сама для себя эдакую кротовую нору, червоточину, которая незаметна другим, находящимся на иных слоях. Вот как оно работает, внутренне обрадовалась я. Вернее, вот как оно выглядит, когда работает.

Начать я решила с кабинета ректора. Сброшу сначала один артефакт, потом возьму другой, рассудила я.

– Ну-ка, покажи, что это, – прошептал ворон, когда я собиралась было выдвинуть ящик ректорского стола, чтобы приклеить к днищу ключ.

Мне ужасно не хотелось, чтобы пернатый его видел и задавал вопросы, но деваться было некуда. Все равно бы он рассмотрел, когда я стала бы клеить ключ на скотч, оставшийся от прежнего артефакта. Я раскрыла ладонь и показала ворону свою находку. Звук, который издал мой фамильяр, был больше похож на кряканье. Я даже на мгновение испугалась, что ворон подавился, а потом втянула голову в плечи, представив, как он сейчас начнет на меня орать. Орать ворон не стал, а тактично спросил:

– Ты где это взяла?

– В Казанском соборе, – нехотя ответила я, – на могиле Кутузова. Наверное, это и есть тот ключ, который больше чем ключ.

Я посмотрела на то, как ворон распушается, и уточнила:

– Это же не ключ всех ключей, я надеюсь?

– Нет, – просипел ворон и уже нормальным, хотя и ворчливым голосом сказал: – Это один из трех ключей завета. Если соберешь все три, за тобой придут.

После того как он сказал эту фразу, меня, точно молнией или электрическим разрядом, пронзило осознанием.

– Те, кто приходил к ректору? – спросила я. – Про кого говорил домовой?

– Те, кто приходил к ректору и про кого