Ливония. Продолжение - Андрей Готлибович Шопперт

— Ух ты! — именно это сейчас и произошло. Бомба рванула чуть выше ватерлинии и в корпусе образовалась приличная дырень, лишь чуть не достающая до серых волн Рижского залива.

Глава 23

Событие шестьдесят седьмое

Если бить молотком по гвоздю, то он рано или поздно залезет по шляпку в деревяшку. А если всей, пусть будет эскадрой, нужно быть скромнее, палить по одному кораблю противника, то рано или поздно попадёшь в крюйт-камеру или если таковой нет, то просто в запасы пороха. А ещё бомба, попавшая в мачту, с вероятностью в десять процентов её переломит, а три бомбы уже с гарантией переломят. Случилось это почти одновременно, и мачта с корабля стала быстро крениться в сторону соседней каравеллы, и тут же шарахнуло так, что палубу вспучило, и каракка стала кусками в воздух взлетать. Эпичное зрелище, жаль какого Айвазовского нет пока на Руси. Картину можно было бы назвать «Гибель Титана». Так каракка называлась. После того как куски повзлетали над морем, корабль с громким именем стал заваливаться на всё ту же невезучую каравеллу. Хлестанул по ней оставшимися мачтами и с кучей пара и дыма стал медленно, как бы сомневаясь, а стоит ли, погружаться в пучину морскую. Удивляться бедолаге было чему. Дерево оно легче воды. Тогда как корабль может утонуть? Балласт? Так если корабль переломило, то он весь высыпаться должен…

Пока Юрий Васильевич раздумывал над законом Авогадро, или там что-то про газы?.. Про закон Архимеда? Пока думал, чего это деревянные корабли тонут, «Титан» почти утонул. И за всем этим пропустил Боровой атаку гренадёр и диверсантов на крайнюю в этом невезучем ордере каравеллу. Она с этого места плохо просматривалась, её прикрывала до половины каракка, а тут пятно это карака…тистое с экрана смахнули и оказалось, что на каравелле вовсю идёт бой. Начало самое. Ещё всё в дымах и вспышках. С обеих сторон на палубу каравеллы с лодок забрасывали гранаты. Сто тридцать пять гранат — это мама не горюй. Даже, если десяток не взорвётся. Живых и здоровых на палубе не должно остаться. Теперь стало видно, что лайбы рыбацкие распределились вокруг корабля симметрично, две спереди, две сзади, две с правого борта, две с левого. Взрывы прекратились, и князь Углицкий заметил в подзорную трубу, что полезли вверх диверсанты с носа с их стороны. Остальных видно не было. Но не стоило и сомневаться, и с трёх остальных сторон лезут парни. Дым от взрывов гранат потихоньку сносило в сторону Риги. Эх, слабовата труба. Ведь зима целая была, чего не вспомнил? В эту, четырёхкратную, с шести сотен метров было видно, что малюсенькие коричневые фигурки перелазят через борта и там опять стали вспышки от выстрелов видно, и дым вновь картинку затуманил.

— Евсеев, вы по нашим не попадите. Видишь на каравелле бой идёт. Переносите огонь на крайний корабль с противоположной стороны. Левее потонувшей каракки, — воевода кивнул головой и пальцем туды тыкнул. Ага, все сами с усами. Огонь по следующей каракке уже артиллеристы вели. Залпов не получалось, так и ладно. Если одну бомбу раз в полторы минуты посылать с тринадцати орудий, то это каждые десять примерно секунд в новенькую, почти непокоцанную каракку прилетать начнёт.

И тут по Боровому попали из ядра. Прямо в грудь и шею попали. Два ядра? Почти. Ядро угодило в красивую деревянную балясину лесенки на форкасл, расщепило её и две большущие щепки прилетело в князя. От удара в грудь спасла кираса. Он не Нахимов, ему помирать нельзя. Без него Смута и на двести лет отставание от Европы. Потому, лёгкая кираса из прошедшей цементацию стали всегда надета, даже и не в бою. А уж тем более в бою. На голове тоже дивайс. Обычная такая мурмолка, как князю и положено, но в неё вшита стальная шапочка, от пули не убережёт, а вот от удара саблей может. К сожалению, от щепки на защитила. Щепка воткнулась в лоб ниже меховой оторочки. Удар был приличный от обоих кусков балясины, и Юрий Васильевич присел и за лоб схватился, а там всё в крови. И с носа кровь тут же закапала.

Андрейка, Боровому ловко подножку подставил и на палубу уложил, а сам сверху сел на него, одной рукой голову Юрия Васильевича прижимая щекой к доске вонючей, а второй выдёргивая из санитарной сумки по очереди фляжку со спиртом и бинт льняной. Юрий Васильевич попытался ворохнуться для приличия, но кровь стала в глаз затекать, и он расслабился, не мешая лекарю. Зажмурился со всей силы. Слуха нет, ещё не хватало зрения лишиться.

Андрейка на тряпицу спиртуса налил, это и без зрения чувствуется. Запах специфический пошёл, перебивающий даже пороховую вонь. Парень протёр ему чело этой тряпицей и потом и по щекам поелозил, смывая кровь. Потом пахнуло дегтем, то есть, мазь лекарь наложил на тряпицу, рану на лбу защипало немного, а сурдопереводчик уже бинтом прикручивал тряпицу с мазью ко лбу княжескому.

После этого давление на грудь ослабло, и Юрий Васильевич открыл глаза. Правый, в который попала кровь, и который прочищал тряпицей Андрейка пощипывало, но терпимо, слёзы, катящиеся из него ручьём, всё уже лишнее почти вымыли. Боровой поморгал и на нагрудник посмотрел. А там вмятина приличная. Может, куском балясины и на убило бы, но рёбра точно переломало. Не зря на себе тяжесть таскает. Повезло. Ежели бы каменное восьмисантиметровое ядро не в балясину ухнуло, а ему в грудь, то никакая кираса бы не спасла. А попади в голову? Не ермолка бы защитила, голова целой осталась… Но оторванной. Пришили бы перед тем как хоронить.

— Молодец, — похвалил Андрейку Юрий Васильевич и попытался подняться. Грудь ныла. Всё же удар получился знатный. Пошатываясь, он дошёл до фальшборта и облокотился на него.

— Воды, или лучше вина, водой разбавленного, кубок сделай, — прохрипел Боровой лекарю. А голос-то чего шалит? По горлу вроде не попало.

— Ну, что там камрады наделали, пока я в отпуске по болезни был?

Событие шестьдесят восьмое

Трофим Иваныч Евсеев воевода Пушкарского приказа на пару минут отвлёкся от боя, там всё нормально складывалось. Из шести кораблей один практически затонул, второй захвачен гренадёрами, третий они сейчас добивают. Форштевень уже сбит, форкасл полностью разрушен и орудия на каракке не отвечают, там всё в дыму