Техника игры в блинчики - И. А. Намор

«Н-да… укатали и сивку… испанские горки…»

Она дотащилась до ближайшей оливы, прислонилась спиной к стволу и попыталась отдышаться. Дождь усилился, но это даже хорошо, крупные капли, пропутешествовав сквозь плотную крону, срывались ей на лицо, освежая, бодря.

– Вам помочь, товарищ? – крикнул часовой от близких уже ворот асьенды.

Разумеется, он крикнул по-испански, но уж настолько-то Кайзерина язык страны пребывания знала. Да и на французский похоже.

– Не надо! – махнула она рукой и тут же пожалела об этом явно опрометчивом жесте.

«Черт!» – махнула-то она правой, но боль отдалась в левой, да притом такая боль, что мама не горюй.

– Вы уверены? – человек подошел откуда-то сзади, и она его просто не заметила.

«Алекс? Его счастье, что я слаба и не могу ответить тем, кто подкрадывается к беспомощным женщинам со спины…»

– Да ни в чем я уже не уверена, – честно призналась Кайзерина, с трудом сдерживая рвущийся из горла стон.

– Вот что, сударыня, – сказал Алекс, заглядывая ей в глаза. – Обопритесь-ка на мою руку и пойдемте потихонечку до хаты.

Последние слова он произнес по-русски, и Кайзерина, несмотря даже на общее нездоровье, поспешила переспросить:

– Что вы сказали, месье Тревисин?

Вообще-то лейтенант из 14-й интербригады Алекс Тревисин был русским и совсем этого не скрывал. Однако, прожив много лет во Франции и даже послужив в Иностранном легионе, о чем сам рассказывал Кайзерине третьего дня, говорил по-французски почти без акцента.

«Ну, да, он же белый офицер, – напомнила себе Кейт. – Наверняка знает французский язык с детства. Гувернантки, то да се…»

– Что вы сказали, месье Тревисин? – переспросила она.

– А я думал по-болгарски то же самое… – смутился Алекс.

Вообще-то ему было под сорок, и имя Александр – да еще и по-русски, с отчеством – подошло бы Тревисину куда больше, но все – здесь, в госпитале, – называли его на французский манер Алексом, и он, разумеется, не возражал. Привык, должно быть, за столько-то лет!

– Алекс, – через силу улыбнулась Кейт. – Я же вам уже объясняла, я австриячка, а никакая не болгарка.

– Извините! – вполне искренне расстроился Тревисин, но Кейт отчего-то показалось, что Алекс лукавит. Он был не прост, этот белогвардеец, сражавшийся теперь в Испании против националистов. Совсем непрост, и возможно, не столько специально, сколько по привычке все время проверял вся и всех. Но, в любом случае – права она или нет – с ним стоило держать ухо востро, ведь как узнать, на кого он по-настоящему работает?

– Извините!

– Не за что, – еще раз попыталась улыбнуться Кайзерина. – Помогайте!

Она всерьез оперлась на предложенную руку и пошла с Алексом к асьенде. Тревисин заметно прихрамывал – последствия ранения под Заморой во время атаки 14-й интербригады, но уже шел на поправку. А воевал он, что любопытно, в том самом батальоне «Марсельеза», командиром которого при столь драматических обстоятельствах стал ее знакомец по ранней осени в Барселоне – капитан Натан.

Однако ей сейчас было не до ассоциаций и аналогий: плечо разболелось, голова кружилась, перед глазами мелькали черные мухи. И даже капли дождя, падавшие на лицо, никак не могли «пробудить» Кейт от овладевшего ею морока. Она то задремывала на ходу, то приходила в себя, вздрагивая и окунаясь в одолевавшую боль. Да и Тревисин, понимавший, без сомнения, в каком она находится состоянии, оказался тверд и последователен в желании с миром доставить Кайзерину на место, то есть в госпиталь, в палату, на койку…

За четверть часа они доковыляли – с остановками и отдыхом – до ее «кельи», и, благодарно посмотрев на спутника, Кейт опустилась на кровать и потеряла сознание.

Глава 9

По ту сторону добра и зла

1. Раймон Поль, Барселона, Испанская республика, 14 января 1937 года, после полудня

Летели через Марсель, но на побережье бушевала гроза, и вылететь в Барселону сразу же после заправки не удалось. А потом стало поздно, поскольку ночные полеты в Испанию, где, между прочим, шла война, не практиковались. Гражданскими летчиками не практиковались. А так что ж… Но они не были военными, а потому заночевали в Марселе и ранним утром – как раз утих дождь, и небо немного очистилось – «рванули на юг». На юго-запад, разумеется, но кто будет придираться!

А в Барселоне… Ну, в принципе, затем они и летели в Испанию. Первый концерт дали уже в полдень. И никакой сиесты, что характерно! Впрочем, на дворе зима, и всю прошедшую неделю лили дожди. На городских улицах сыро и холодно, небо пасмурное, настроение – мрак, но Виктория собралась – а это и само по себе чудо, на которое стоило посмотреть, хотя и не многие сподобились, – и вышла на сцену старого варьете на Рамблес. Вышла, посмотрела в зал и… улыбнулась. Зал взорвался аплодисментами, а она запела «Одна под дождем» – новую песню из нового фильма, так славно перекликавшуюся с ее первым шлягером про танец под дождем. Как и следовало ожидать, Виктория была великолепна, и зал буквально знобило от любви и восторга, хотя большинство зрителей были в форме и при оружии. О чем им, казалось бы, думать кроме войны и смерти? Впрочем, вели они себя вполне целомудренно: и коммунисты, и анархисты, и «прочие все» боготворили Викторию, дружно забыв о партийных разногласиях, и чуть что, начинали скандировать: «La rubia Victoria! La rubia Victoria! La rubia Victoria!» И она расцвела на глазах, впитав восторг толпы, и «поднялась» еще выше, туда, где речь шла не о голосе уже или внешности, а о душе и Даре. И «Бела Чао», которую они с Раймоном с октября тридцать шестого готовили специально для Испании, прозвучала так, что просто с ума сойти!

Аплодировали стоя, свистели, вопили, что-то неразборчивое скандировали… Бросали цветы, их оказалось неожиданно много, и даже пару раз – из-за полноты чувств, наверное, выстрелили в потолок.

– Как я тебе? – спросила Виктория в авто по дороге в отель.

– Грандиозно! – совершенно искренне ответил Раймон, поднося огонь зажигалки к сигарете в мундштуке черного янтаря.

«Довольно стильно и настолько же дорого… – усмехнулся он мысленно, наблюдая за тем, как закуривает Виктория. – Соревнование с кузиной Кисси продолжается…»

– Да, неплохо получилось… очень эмоциональная публика… сопереживательная… У тебя, кажется, есть НЗ, ведь так?

– У меня есть НЗ, – вздохнул Раймон, но все-таки достал из кармана пиджака фляжку и передал ее Виктории.

Он