Ассасин 1: миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин

Душан вспомнил, как вчера вечером в кафане «Златни Крст» появился русский. Александр Соколов. Журналист из Петербурга.

Человек с холодными серыми глазами и слишком спокойным голосом. Человек, который говорил правильные слова о борьбе и жертве, но в котором чувствовалось что-то еще. Что-то скрытое под поверхностью.

Душан пригласил его послезавтра в кафану «Аџамова», куда собирались свои, где говорили о Великой Сербии и клялись кровью. Пригласил не посоветовавшись с Михаилом Чиричем, своим куратором, человеком, который давал ему задания и смотрел на него с презрением, которое Душан научился не замечать.

Теперь надо идти к Чиричу и докладывать. Идти и видеть этот взгляд. Взгляд человека, который знает, что Душан слабак, что за его фанатичными речами о жертве скрывается обычный страх. Знает, но использует. Потому что даже трусы полезны, если правильно ими управлять.

Душан свернул в переулок между старыми домами с нависающими над мостовой вторыми этажами. Здесь тень ложилась на улицу, давая передышку от солнца. Прохлада касалась лица, но не приносила облегчения. Ничто не приносило облегчения, кроме одного.

Он сунул руку в карман жилета и нащупал маленький стеклянный пузырек. Пустой.

Последние капли он принял сегодня утром, разбавив водой, чтобы растянуть действие. Но эффект уже прошел. Руки начинали дрожать. Сухость во рту. Холодный пот на спине под дешевой рубашкой.

Нужна доза. Михаил даст дозу. Всегда давал в обмен на преданность. Маленький пузырек с коричневой настойкой опия, турецкого, хорошего, который растворял боль и вину, превращая мир в мягкое облако, где не было ни медведей, ни братьев, ни крови на руках.

Не на руках, поправил себя Душан. На сердце. Кровь на сердце, а не на руках. Я не убивал их. Я просто не помог.

Но разве это не одно и то же?

Память накатила волной, как всегда накатывала в эти минуты, когда действие опия заканчивалось и реальность возвращалась и наваливалась со всей беспощадной тяжестью.

* * *

Два года назад. Горы над Сараевом.

Отец, Петар Илич, майор австро-венгерской армии, христианин из старинного боснийского рода, который служил сначала туркам, потом австрийцам, потому что выживание важнее гордости. Высокий мужчина с седеющими усами и холодными голубыми глазами, который никогда не обнимал сыновей, но требовал от них совершенства.

Милош, младший брат, пятнадцать лет, смелый и красивый, любимец отца. Мальчик, который лазил по скалам без страха, который стрелял из отцовского карабина, не дрогнув, который смеялся звонко и чисто, как смеются те, кто не знает, что мир может быть страшным.

И он, Душан, девятнадцать лет, студент медицинского факультета, старший сын, который должен быть примером, но всегда был тенью. Худой, слабый, боящийся высоты и темноты, предпочитающий книги охоте, стихи винтовке. Разочарование отца.

Они поехали на охоту в горы. Традиция семьи Иличей. Каждую весну, когда снег сходил с вершин, они уходили в горы на три дня. Отец говорил, что это закаляет характер, делает из мальчиков мужчин.

Душан ненавидел эти поездки. Ненавидел холод ночевок под открытым небом, ненавидел вкус дичи, ненавидел необходимость стрелять в животных.

Но отказаться нельзя. Отказ означал признать трусость. А это хуже смерти.

На третий день они шли по узкой тропе вдоль ущелья. Слева скала поднималась вертикально вверх. Справа пропасть высотой в пятьдесят саженей, на дне которой текла горная река, белая от пены, ревущая как зверь.

Тропа была узкой. Три шага, может два шириной. С одной стороны камень, с другой смерть.

Отец шел первым, уверенно, не глядя вниз. Милош за ним, легко и весело, будто гулял по городскому парку. Душан замыкал процессию, прижимаясь спиной к скале, боясь посмотреть вниз, где кружилась голова от высоты.

— Душан, не отставай! — крикнул отец, не оборачиваясь. — Мужчины не боятся высоты!

Душан ускорил шаг, стараясь не смотреть в пропасть. Сердце билось как бешеное. Руки потели. Сердце билось так сильно, что заглушало рев реки внизу.

И тогда они услышали рев. Другой рев. Не воды, а зверя.

Медведь вышел из расщелины в скале метрах в двадцати впереди. Огромный бурый самец, разбуженный шумом людей. Встал на задние лапы, и рост его был намного больше человеческого. Зарычал, показывая желтые клыки.

Отец замер. Милош остановился. Душан застыл, прижавшись к скале.

— Не двигаться, — тихо сказал отец. — Душан, дай мне карабин.

Карабин был у Душана за спиной. Отцовский «Манлихер», тяжелый, заряженный. Душан нес его, потому что отец сказал, что пора учиться ответственности.

Душан должен был снять карабин с плеча, передать отцу. Спокойно, медленно, не провоцируя зверя резкими движениями.

Но руки его не слушались. Страх сковал тело. Медведь ревел, отец тихо повторял: «Душан, карабин, давай карабин», а Душан стоял, прижавшись к скале, и не мог пошевелиться.

Медведь опустился на четыре лапы и пошел к ним. Не быстро, но уверенно. Шаги между ними сокращались. Пятнадцать. Десять. Семь.

— Душан! — крикнул отец уже громко. — Карабин, черт возьми!

И тогда что-то щелкнуло в голове Душана. Паника превратилась в ужас. Ужас парализовал разум.

Он развернулся и побежал назад по тропе. Побежал прочь, от медведя, от отца, от брата. Побежал, как бегут трусы, когда товарищи остаются умирать.

За спиной раздался рев медведя, крик отца, выстрел из револьвера (отец всегда носил револьвер на поясе), потом второй выстрел, потом крик Милоша, тонкий детский крик, который оборвался на полуслове.

Душан бежал. Бежал, пока не споткнулся о камень и не упал, разбив колени. Лежал на тропе, дрожа, слыша, как вдали стихают звуки борьбы.

Тишина.

Долгая, страшная тишина.

Потом он заставил себя встать. Заставил идти обратно. Карабин все еще висел на плече. Бесполезный, незаряженный (отец не разрешал вставлять обойму до начала стрельбы, соблюдая правила безопасности).

Когда он добрался до места, медведь уже ушел. На тропе лежал отец. Живот вспорот когтями, кишки вывалились наружу, лицо белое от потери крови. Дышал еще, но слабо. Глаза открыты, смотрят в небо.

Рядом Милош. Мальчик сидел, прижавшись к скале, обнимая руками раненую ногу. Бедро разорвано медвежьими клыками. Кровь лилась между пальцев, которыми он пытался зажать рану.

— Душан… — прошептал Милош. — Где ты был?.. Почему не помог?..

Душан встал на колени рядом с братом. Руки дрожали так сильно, что он не мог расстегнуть ремень, чтобы сделать жгут. Медицинское образование, три года учебы, и он не мог сделать простейшую вещь, потому что руки не слушались.

— Я… я испугался… — выдавил он. — Милош, прости… я испугался…

Отец хрипел что-то, но слов не разобрать. Только