Жена-беглянка. Ребенок для попаданки - Константин Фрес

— Сам донесешь! — крикнула я.

— С переломанными руками?! — верещал он. — Но как?!

— Ты не спрашивал, как она несет тяжесть с избитыми ногами! — выплюнула я с яростью. — Будь ты проклят!

Сестренка тоже поднялась с рудом. Ее шатало.

— Не смей забирать ее! — взвился Макс. Верно, она была самой старшей из девочек, первая помощница, самая сильная из сестер. И если братья могли ответить на грубые тычки Макса, то она — нет. Поэтому он ее и эксплуатировал, заставляя исполнять самую тяжелую работу из той, что ему поручала мать. — Куда ты ее повезешь?! На болото?!

— Не твое дело, — яростно выдохнула я.

Гийом помог ей забраться в повозку. Под руку и меня туда посадил.

Я скрипела зубами от боли и ярости.

— Дурно, дурно, — прошептал Гийом. — Теперь нам придется отвечать перед городской стражей за это.

— Мы откупимся!

— На какие деньги? Сегодня все отдали…

Я снова скрипнула зубами.

— Нужно ехать к казначею! Продавать камни!

— Не раньше, чем вам станет лучше! — огрызнулся Гийом. — Хватит геройствовать! В вашем положении это неуместно, нельзя этого делать! Домой! В постель! И лежать, покуда не придет облегчение!

Глава 45

Я лежала в горячке, Марта варила успокаивающее зелье, а маленькая спасенная сестренка всхлипывала где-то в углу.

— Прости, сестрица, — повторяла она. — Это все из-за меня!

— Не переживай, — отвечала я. А сама корчилась от боли. — Все наладится.

— А я говорила, — брюзжала Марта. — Себя надо беречь, а не бросаться в авантюры! Почему ты так упряма? Почему не слушаешь никого?

— Потому что все приходится делать самой, — ответила я сквозь зубы. — И если я останусь безучастной, то никто не придет и не поможет.

— На-ка вот, — Марта поднесла мне горячее дымящееся питье. — Это укрепит тебя. И плод сохранит. Главное, до утра проспать.

Питье было мятным, и казалось ледяным.

От него в груди стало невероятно легко, и комок, сжавшийся внутри живота, ослаб.

Стало спокойно, боль отступила.

— Лучше? — спросила Марта, вглядываясь в мое мокрое от болезненного пота лицо.

— О, намного, — уверила ее я.

— Ах, хорошо! Дай-ка, еще сварю еще один отвар, питающий, — оживилась Марта. — Тебе в самый раз. Коль уж хочешь ребенка сохранить…

— Хочу, — ответила я. — Все равно хочу.

Я повернулась на бок, накрылась.

Сестренка все еще всхлипывала в углу.

Ей было страшно, холодно. Мужские голоса за стенами ее пугали.

Она далеко из дома не выходила, привыкла к покою и тишине. А тут грубые голоса, много страшных людей, и хлипкие стены лачуги, которые совсем не кажутся надежными…

— Не плачь, — я протянула к ней руку. — Иди, приляг со мной рядом. Я тебя согрею. Ты ела что-нибудь сегодня?

— С утра кусок хлеба, — шмыгнула она, боязливо приближаясь. — Кашу мою Макс отнял и сам съел. Сказал, что ему самому мало.

— Мерзавец! — выдохнула Марта, крутя головой. — Каков негодяй!

Она щедро резанула хлеба, сегодняшний испеченный каравай, и на него положила добрый шмат вяленого мяса.

Протянула девочке.

И та набросилась на еду, как дикий оголодавший зверек.

— Он вас обижает? — спросила я.

Девчонка, давясь кусками, закивала головой.

Марта вздохнула и плеснула молока в глиняную кружку.

Девочка выпила все едва ли не залпом.

Молоко полилось двумя струйками по ее щекам, но она пила и пила, не обращая внимания на это.

— Бедная, — вздохнула Марта. — Наголодалась.

— Макс бьет нас, когда мать не видит, — ответила сестренка, отерев рукавом рот.

Руки ее тоже были избиты.

Я увидела багровые синяки на ее пальцах, сукровицу на лопнувшей иссеченной коже.

— Это мать постаралась? — спросила я ее.

— Макс на нас жалуется, — горько вздохнув, ответила она. — Если что-то натворит, он знает, на кого указать пальцем. И мать ему верит.

— Ну, теперь все будет по-другому, — шепнула я. — Иди ко мне, согрейся.

Сестренка живенько скинула башмаки и чулки, избавилась от фартука и юбки, и влезла ко мне в постель.

— А как же твой ребенок? — шепотом спросила она. — Тебе ведь больно. Я не помешаю?

— Ничего. Уже не болит, — ответила я, обнимая ее худенькое тельце.

Бедняжка тяжело вздохнула, обняла меня за шею и уснула почти мгновенно.

И я вслед за ней, крепко прижав ее, согревшись ее теплом и дыша ее детским запахом.

Наутро завтрак я проспала, и не слышала, как из моих объятий высвободилась сестренка.

Она оказалась отличной помощницей.

Помогла Марте готовить к завтраку кашу для работников, и мыла потом посуду.

А я все спала, утомленная событиями последних дней.

Где-то к полудню меня растолкал Стир, напуганный и бледный.

— Ника! Ника, вставай! — шептал он, тряся меня за плечо. — К нам полиция нагрянула! И Макс с ними, скользкий хорек!

Сестренка тоже была здесь; она пряталась в темном углу и на всякий случай подвывала от страха.

— Он сказал, что мы похищением людей занимаемся! — продолжал Стир, пока я лихорадочно одевалась. — Только твое имя их остановило, и они не разнесли весь лагерь тотчас же. Но они грозятся арестом!

— Да что ж за напасть такая, — шептала я, прибирая волосы.

К полицейским я выскочила растрепанная и заспанная.

Надо отметить, что весь наш небольшой лагерь был в полном составе тут.

И рабочие, и охрана.

Они не пошли на ручей.

Они стояли стеной, вооружившись нехитрым нашим инструментом, и не пускали полицейских.

И те опасались нападать, ведь стычка грозила быть нешуточной.

Стир с ненавистью смотрел на ухмыляющегося брата и бессильно сжимал кулаки.

Да, этот мозгляк заслужил побоев, но связываться с ним было себе дороже.

Лисий Хвост и Гийом тоже были здесь.

Почему-то мне показалось, что именно их присутствие останавливало полицейских. Хотя оба они казались спокойными.

Только Лисий Хвост поигрывал ножом, в Гийом опирался на здоровенную такую кувалду.

И оба они смотрели на слегка оробевших стражей порядка.

— Эта замарашка, — пренебрежительно процедил один из полицейских, оглядев меня с ног до головы, — и есть герцогиня Ла Форс?

— Если вы не верите, мы можем спросить это у моего господина, Ивара Ла Форс, — небрежно ответил