Хейтер из рода Стужевых, том 3 - Зигмунд Крафт

Глава 21

Интерлюдия

За столиком в углу тихого, почти пустого кафе Плетнёв медленно помешивал ложечкой эспрессо. Напротив него, откинувшись на спинку стула, сидел Холодов, его взгляд был устремлен в окно, где спешили по своим делам прохожие.

— Ты уверен, Аркадий, что правильно сделал, поддержав Стужева-младшего в этой авантюре? — Плетнёв нарушил молчание, его голос был ровным, без эмоций. — Игра с Водяновыми — не детская возня в песочнице. Тут может прилететь такая серьёзная отдача, что только кости собирай.

Холодов перевёл на него взгляд. В его глазах читалась непоколебимая уверенность.

— Более чем. Парень не глуп. И у него своя правда. Его использовали, теперь он пытается переиграть ситуацию в свою пользу. Я уважаю это. Да и ты ведь его в беде не бросишь.

Плетнёв усмехнулся, коротко и сухо.

— Я-то не брошу. Но… А что на это говорит Платон Борисович? — он сделал небольшую паузу, глядя на Холодова поверх чашки.

Но старик молчал, словно о чём-то глубоко задумавшись. Такое поведение Антон истолковал однозначно:

— Или ты ему ничего не рассказал? Не много ли берёшь на себя, решая судьбу его сына и наследника? — продолжал он насмехаться.

Лицо Холодова оставалось непроницаемым. Он отпил глоток своего чёрного кофе, прежде чем ответить.

— Я не беру на себя ничего. Я докладываю. Регулярно. Как и положено. Отправляю отчёты о всех значимых событиях в академии. О дуэли, о коалициях, о Водяновых, о растущем интересе к Алексею со стороны Рожиновых. Всё.

— И? — Плетнёв поднял бровь. — Каковы указания?

— Никаких, — Холодов развёл руками. — Абсолютное молчание. Ни похвалы, ни осуждения. Единственное, что он написал в последнем сообщении: «Продолжайте заботиться о нём». Вот и всё.

Плетнёв отставил чашку, его пальцы принялись выстукивать по столу неторопливый ритм.

— Любопытно. Получается, Платон просто наблюдает со стороны, не вмешиваясь.

— Именно, — кивнул Холодов. — Создаётся впечатление, что это… Своего рода испытание. Проверка. Платон всегда был сторонником жёстких методов воспитания. Возможно, он с самого начала хотел бросить Алексея в эту академическую пасть, чтобы посмотреть, выплывет он или нет. Станет ли он сильнее… Или сломается. Если за ним не будет стоять род и отец.

Он помолчал, глядя на своего собеседника.

— Так что, можно сказать, я не просто поддерживаю его «авантюру». Я ещё и выполняю указание своего сюзерена — забочусь о его сыне. А забота в данном случае — не уберегать его от всех опасностей, а дать ему возможность с ними справиться. И если для этого нужно дать ему немного верёвки… Что ж, я дам. Пока не увижу, что он начинает вешаться.

Плетнёв задумчиво кивнул, в его глазах читалась напряженная работа мысли.

— Рискованная педагогика. Но кто знает… Может, ты и прав. Может, в этом и была истинная цель Платона — устроить сыну боевое крещение в условиях, где за ним не будут тут же подчищать все ошмётки. Жестоко. Но эффективно. Ты сам рассказывал, что парнишка сильно изменился после переезда.

Холодов кивнул. Плетнёв же допил свой эспрессо и отодвинул чашку.

— Что ж, посмотрим, оправдает ли молодой Стужев надежды своего отца. И твои, Аркадий. Надеюсь, тебе не придётся потом собирать его по кускам.

— Надеюсь, — тихо согласился Холодов, и в его голосе впервые прозвучала лёгкая, едва уловимая тревога.

Да, он был уверен в силе парня. Тот точно выше первой звезды неофита. Если поставить его против Марии, то Аркадий не уверен, что девушка победит. А это много значит. Но даже так — сейчас они вклинились в чужие разборки, а это всегда чревато непредвиденными нюансами.

Воздух в клубе был будто наэлектризован и гудел. Вокруг царил контролируемый хаос, та самая управляемая суета перед спектаклем.

Гном прыгал вокруг двух техников, возящихся с камерами, и орал:

— Я сказал, угол шире! Чтобы всё лицо гостя было видно, когда он будет добивать!

Мужики никак на его окрики не реагировали, а молча выполняли свою работу по настройке оборудования.

Охранники, привыкшие к обычным подпольным боям, нервно перешептывались, поглядывая на Плетнёва — его присутствие придавало всему происходящему официальный, и оттого ещё более тревожный оттенок. Всё же, дела тут крутятся не совсем легальные, хоть и крышуются этим представителем власти. Насколько я знал, он крайне редко сюда заглядывал, сейчас же вне графика согнал всех на работу.

Я скромно стоял в углу, делая лёгкую растяжку, и чувствовал, как по спине бегут мурашки. Это не был страх. Скорее, мандраж перед выходом на сцену. Всё должно было пройти идеально. Один провал — и все эти недели подготовки, вся эта паутина интриг пойдут коту под хвост. Рухнут прямо на меня. Не хотелось бы переиграть самого себя.

Ко мне подошёл Холодов. Его спокойствие в этой кутерьме действовало умиротворяюще.

— Всё помнишь? — тихо спросил он, внимательно смотря на меня.

— Первые две минуты дерусь по-настоящему, — так же тихо отчеканил я. — Показываю, что могу, но не слишком. Потом начинаю уставать. Пропускаю первый сильный удар, падаю.

— И начинаешь работать на камеру, — кивнул он. — Драться, но уже вяло. Уворачиваясь, но так, чтобы он всё равно попадал. И главное — реакция. Боль. Шок. Отчаяние. Ты не просто проигрываешь, тебя ломают.

Я кивнул, сглотнув. Мы уже сто раз это проходили, репетировали. Насколько это, в принципе, возможно.

— Капсулу дашь прямо перед выходом? — поинтересовался я.

— Плетнёв принесёт. Держи её за щекой, не проглоти случайно. Как только он поднимет руку для последнего удара, а охрана начнёт срываться с мест — кусай. Эффект будет мгновенным: пена, судороги, бледность. Идеальная картинка для скорой и для протокола. Но главное — всё это снимается на камеры с лучшим разрешением, чтобы в подробностях.

Мне предложили стакан с мутной жидкостью — коктейль из лёгких анальгетиков и стимуляторов, чтобы я мог держаться и не вырубился раньше времени от настоящей боли. Смысла особого принимать такое вроде не было, ведь мой дар обезболивал. Но, немного посомневавшись, я всё же залпом