Фантастика 2025-155 - Сергей Александрович Плотников

— Охохонюшки, Костенька, ну куда тебя несёт? Такая рана, а ты разгуливать собрался. Давай я тебе почитаю. На французском, хочешь? Такие замечательные романы в библиотеке есть, я каждый раз плачу над чтением. До чего хорошо пишут!

Видя, что уговоры на меня не действуют, ключница вздохнула и смирилась с неизбежным.

— Ну, хоть палочку возьми, чтобы ногу поберечь.

«Палочкой» оказалась щёгольская трость из красного дерева с набалдашником в виде черепа из слоновой кости. Судя по всему, вещица была дядиной, специально подобранной под образ страшного некроманта. Впрочем, ходить с ней было гораздо удобнее.

Первым делом я отправился навестить Марью Алексевну. Княгиня ещё не вставала, но уже не выглядела умирающей. Была свежа, бодра и, как мне показалось, слегка помолодела.

— Ах, Костенька, — она протянула мне руку для поцелуя, — как я рада тебя видеть. Так чудесно, что ты снова дома. В твоём отсутствии было что-то крайне несообразное.

Она принялась расспрашивать о моих «приключениях», больше интересуясь Петербургом, а не военными делами. Чувствовалось, что княгиня скучает по придворной жизни, и рассказы об императрице и интригах, в которые меня втягивали, бальзамом льются на её сердце.

— С Фридрихом ты правильно сделал, — одобрила княгиня, — а что Елизавета ругалась, так не обращай внимания. Она с молодости убийств не любит, насмотрелась, что Анна Иоанновна творила. Только омлет, не разбив яиц, не сделаешь.

Похлопав меня по руке, она хитро улыбнулась.

— А ты войну закончил, кому положено — запомнят такое дело. Глядишь, и до генерала в чинах дорастёшь.

— Честно говоря, не хотелось бы, — глядя, как удивлённо поднимаются её брови, я пояснил: — Служба меня тяготит, Марья Алексевна. Начальник на начальнике и начальником погоняет. Я уж лучше сам по себе буду. Займусь заводами, мануфактурами и всяким таким.

Княгиня задумалась на несколько мгновений.

— Может, ты и прав. Вон, Василий Фёдорович высоко летал, одну половину двора в страхе держал, другую закадычными друзьями числил. Только не спасло это от ссылки, чуть лоб не расшиб, когда падал.

Пожевав губами, княгиня усмехнулась.

— Я тебе потом скажу, напишешь кой-кому письма в столицу. Заручишься поддержкой на всякий случай, да и привилегии тебе понадобятся для мануфактур.

Мысленно сделав себе пометку, я кивнул. Привилегией, насколько мне объяснили, называли патент на производство любого изобретения. Денег и времени на его оформление уходило тьма-тьмущая.

— Марья Алексевна, хотел спросить у вас. Еропкины, когда напали на усадьбу, какие документы требовали им выдать?

— Бумаги хотели, по которым ты лошадей делаешь.

Теперь пришла моя очередь удивляться. Неожиданно, однако. Откуда они вообще узнали про те записки, что я оставил Александре и Тане?

— Крику было много, — продолжала княгиня, — говорили, и что умер ты, и что бумаги эти ты украл у заграничного купца. Мол, не твои они, вернуть надо настоящему хозяину.

Интересно девки пляшут! Кому это я дорогу своими конями перешёл? Надо разбираться. Взять бы господина Еропкина, что лежит на леднике, да поспрашивать: кто такой красивый дал ему заказ на «лошадиные» бумаги? Меня останавливал только запрет на допрос без разрешения церкви, поставленный дядей. Но я уже придумал, каким способом можно попробовать его обойти.

— Мне Настасья сказала, — Марья Алексевна прищурилась, глядя на меня, — что ты мальчишку Еропкина отпустил.

Я кивнул.

— Отправил домой, всё равно не боец уже. Или надо было добить?

— Всё правильно сделал, — княгиня потрепала меня по макушке, — незачем лишний грех на душу брать. Да и Судья, коли приедет, пусть видит: всё по чести, только оборону держали, никаких беззаконий.

Она вздохнула и цыкнула языком.

— Сама не люблю Еропкиных: очень неприятная семейка, каждый второй разбойник и душегуб. Но и до кровной вражды доводить не следует: у них родственные связи со многими родами имеются. Понятное дело, что не графинь с княжнами в жёны берут, а всякую мелочь троюродную, но и этого хватает. Думаешь, просто так им безобразничать позволяют? Их опричников частенько в скользких делах используют: долги там выбить, прииск у конкурентов отбить, завод разгромить. Когда знатным родам мараться не хочется, в ход идут эти задиры.

— А кто их мог к нам отправить?

— Есть у меня подозрения, — княгиня покачала головой, — но огульно обвинять не буду. Хочу разузнать подробнее, чтобы точно быть уверенной. Ты тоже присмотрись да подумай. Боброва своего отправь на розыски. А потом сядем с тобой, разложим этот пасьянс в четыре руки и разберёмся, кого требуется наказать.

— Хорошо, Марья Алексевна, так и сделаем. Я, наверное, утомил вас разговорами?

— Утомил, — она фыркнула, — я себя так хорошо уже много лет не чувствовала. Будто помолодела лет на двадцать.

Она испытывающе глянула на меня, но развивать эту тему не стала.

— Так что ты ещё обсудить хотел?

— Хотел проконсультироваться насчёт Троекурова. Мне сказали, он три моих деревни хочет отнять.

— Умеешь ты, Костя, выбирать неприятные темы, — княгиня поморщилась. — Сто лет бы этого имени не слышала. Деревни он уже отнял: посадил там своих опричников, крепостным объявил, что теперь хозяин. Боюсь, я тебе в этом деле не помощница, самому придётся разбираться.

— Я и не собирался перекладывать на ваши плечи, Марья Алексевна. Вы мне лучше расскажите, что он за человек.

— Скотина он, а не человек. Тьфу, даже говорить противно.

Судя по выражению лица, княгиня знала Троекурова лично, причём далеко не с лучшей стороны.

— Самодур и хам, когда знает, что человек ниже его по положению. При дворе Анны Иоанновны он продвинулся. Улыбался всем, любезничал, а сам между тем наушничал и кляузничал. Фрейлин окручивал и через них делишки разные делал.

Мне почудилась в её голосе давняя затаённая обида. Но спрашивать подробности не стал: дело давнее, и бередить душевные раны Марьи Алексевны не хотелось.

— Немало человек из-за него в Тайную канцелярию попало, — княгиня вздохнула, — так Василий Фёдорович мне о том и рассказал. А я молчать не стала, разнесла эту новость по хорошим людям. Троекуров, как узнал, сбежал в армию, только бы подальше от Петербурга.

— Струсил?

— Вроде того. Он и на войне с турками бегал всё время. Даже полк свой бросил, подумав, что может попасть в окружение. Сбежал, даже адъютанта не предупредив. Но выкрутился потом, покровителей у него много было, чин генерала-аншефа получил и вышел в отставку. Женился на богатой вдове, а через год её похоронил. Говорят, сам же до смерти-то и довёл.

— Неприятный человек, согласен. Слабости у него какие-нибудь есть?

Княгиня усмехнулась.

— Борзых любит да живых лошадей. Большие деньги всегда тратил, только бы купить очередную игрушку. Ну, и самолюбив донельзя. Обожает, когда его восхваляют и дифирамбы поют.

Я взял паузу, обдумывая услышанное. Из