Ты вернешься! - Галина Валентиновна Чередий

Заросли молодых деревьев подходили впритык к одной из боковых стен, а окон в ней вовсе не было, и если бы я тут занимался системой безопасности, то обязательно прицепил бы камеру, ведь идеальное место для прорыва. Но буду считать, что Георг на это не заморочился — не успел или смысла не видел.

Разбежался, прыгнул как можно выше, вогнал пальцы между камнями и чуть не взвыл от прострелившей раненную ногу боли, да и автоматом, болтавшимся на плече по заднице словил. Но тормозить нельзя, опора почти отсутствует. Карабкался вверх, как заправский таракан, пока не втянул себя на руках на край черепичной крыши. Сразу подо мной подозрительно заскрипело и как-то просело, видать прогнило все изрядно. Того и гляди проломиться к чертям.

Распластавшись на животе, как на тонком льду, я стал аккуратно разбирать крышу, откладывая черепицы в сторону. Обнажилась трухлявая подложка, а потом и стропила, или как эти деревяшки принято называть, тоже гнилые. Щели между ними были узковаты, так что пришлось потихоньку давить на одну, пока она не проломилась с почти бумажным звуком. Но вся моя осторожность пошла прахом, когда змеем скользнул внутрь на пол чердака. Несколько сраных черепиц сорвались-таки со своих мест и, протарахтев по своим товаркам, полетели вниз и спустя секунду до меня донёсся звук их глухого падения, смягченного густой травой.

Шли секунды, но, походу, никому до этого дела не было, и я двинулся дальше. Лестница даже выглядела адски скрипучей, так что я бросил к чертям оружие, просто обратился и мягко спрыгнул сначала на второй этаж, а потом и вниз на первый, где витали запахи моей княжны и ее захватчика. Особо принюхивается не было необходимости, в явно многолетнем слое пыли на полу четко видны были следы, ведущие почему-то к, казалось бы, глухой каменной стене. Частично трансформировавшись, начал шарить по ней в поисках скрытого механизма, и тут по сознанию врезало ментальной волной ярости. Она шарахнула по моему разуму и даже почудилось, что впилась в кости, хорошенько так тряхнув, словно собираясь вытрясти скелет из плоти. И только после до слуха дошел рев. Сначала полный гнева, а потом и боли.

Эрин очнулась и с ней происходит что-то хреновое. Осознание этого опять тряхнуло меня, и куда как мощнее, чем удар ее силы только что. Проклятая стена не поддавалась, я облапал уже все камни и истоптал доски, но рычаг не находился. Новая волна ментальной силы пришла из-за преграды, и на этот раз за ней следовал женский вопль боли, который буквально швырнул меня плечом в сраную стену со всей дури. Что-то скрежетнуло, как если бы сломалось нечто металлическое и стена наконец дрогнула и слегка повернулась, открыв ещё не проход, но щель. Понесло сырой затхлостью и старой смертью, волнообразно усилились звуки, позволяя теперь разобрать слова.

— Рин, прошу тебя, прекрати, ты только причиняешь себе этим боль. — донёсся до меня приглушенный расстоянием голос Георга. — Эту тюрьму строили примы для примов же когда-то очень давно. Любая попытка перекинуться в истинную форму или ударить ментально тут против тебя большей частью и обращается. Стены отделаны минералом, гасящим практически ментальную силу, а ключи от решетки и ошейника хранятся в кабинете в поселении. Даже если тебе и удастся подавить меня и заставить захотеть освободить, то сразу это физически невозможно, а по пути за ключами влияние развеется, поэтому прекрати издеваться над собой, Рин. Мне дорого твое здоровье.

— Мерзавец! Я считала тебя другом! Доверяла тебе! А ты…

Я продолжал давить на дверь, но она поддавалась невыносимо медленно.

— А я никогда и ни в чем твоего доверия не обманывал, Эрин, и ничего действительно дурного против тебя конкретно не замышлял. — ровным тоном прервал княжну ублюдок.

— Вот как? Лгать мне годами, послать на смерть моего сына, устроить засаду, пытаясь убить, а теперь нацепить рабский ошейник и запереть в проклятом каземате называется не замышлять дурного? Ты убил Руса!

В последнем выкрике было столько острой боли моей любимой, что я устыдился и поклялся вымаливать прощение еще и за это у нее. За все-все и никогда не причинять страданий больше.

— Я организовал устранение Дикого, раз уж тебе удалось выманить его и предоставить такую замечательную возможность. Не ожидал, конечно, от него такого безрассудства, но раз уж тебе удалось так легко заставить его забыть о любой осторожности… И мне странно, что ты, как прима Курта ещё и это пытаешься поставить мне в упрек. Он — враг.

— Мой единственный враг — это ты, Георг. — процедила с ненавистью княжна.

— Ты ошибаешься, Рин. Я всегда был твоим другом и защитником. Здесь и в таком положении ты сейчас всего лишь потому, что нам нужно впервые поговорить действительно откровенно. Я знаю тебя , знаю, что многое, что расскажу, тебе совершенно не понравиться и, будь у тебя возможность, ты напала и убила бы меня, не дослушав и до половины. Но я уверен, со временем ты остынешь и поймешь — все и всегда я делал для твоей защиты и блага.

— Серьезно? Где мой отец?

— Мне жаль. — цинично и холодно ответил мразеныш.

— Ублюдок! — взревела Эрин, а через мгновенье опять закричала от боли.

А я навалился снова на стену, расширяя проход и проскользнул наконец в щель, ободрав кожу. Узкая лестница, усыпанная каменными осколками, вела круто вниз, где виднелось пятно трепещущего красноватого света.

— Вероломная тварь ты, Георг. Отец доверял тебе, я доверяла. А ты его убил! Ты пытался убить Эрика! Ты! Убил! Руса!

— Да во имя Луны-защитницы, убил-не убил, какая разница и кому до этого есть дело, Эрин! Он наш лютый враг сейчас, а прежде любовник, запросто сменявший тебя на человеческих шлюх! Тебя! Я — тот, кто хранил тебе преданность всегда, защищал и заботился, когда больше не было никого.

— А мой отец? А Эрик?

— Лишь препятствия на пути, Рин. На нашем общем пути возвышения. Как и моя мать.

Глава 25

Не изумление или шок — боль, вот что я сейчас испытывала. Недавно осознанная потеря стаи, вероломство друга, ужас положения, в котором оказалась — все это было ничем, по сравнению