Седьмой - Сергей Лукьяненко

— Пап!

— Что, Борька?

«Ха!» — сказал Боря. «Ха-ха-ха!»

— Ты его видел? — спросил сын.

— Нет, — сухо ответил я. — Ему сейчас три года. Он на Луне. Учится. Всё хорошо.

— Меня тоже отправил бы и не вспоминал?

Я втоптал окурок в снег. Посмотрел на сына.

— Я тебя не отправлял и это вообще не обсуждалось. Им нужны лучшие пилоты! А ты птенец, курсант! Ещё посмотрим, как…

— А если бы велели?

— Отправил бы, — сказал я. — Если бы потребовалось. Я и сам просился, но нужны те, кого тренируют с самого рождения.

— Даже не знаю, пап, горжусь я тобой или презираю, — внезапно сказал сын.

Моя рука дёрнулась… и повисла в воздухе. Я неловко взмахнул ей, глядя в глаза сына.

Кажется, он ожидал, что я его ударю. Даже хотел этого!

Кажется, тот «земной я» сам не понимал, почему остановил руку. Ну да, это ведь я его остановил.

— Ты ведь понимаешь, что идёт армагеддон? — пробормотал «другой я».

— Никогда не замечал в тебе религиозности!

— Ангелов видел?

— Достаточно, чтобы в Бога не верить, — зло ответил сын.

Развернулся и широким шагом пошёл по лыжне.

— А я верю… — тихо сказал «земной я» и пошёл по лыжне за сыном. — И вспоминаю. Каждый день. Каждый час…

Я открыл глаза и уставился в прозрачный титан фонаря. В шестиугольных сотах слабо отсвечивали огни пульта, угадывалось даже моё отражение — бледное, тощее, жалкое. Тихо урчал кондиционер. Где-то за спиной всхлипывал насос.

«А ему нелегко приходится», — заметил Боря. «Или лучше сказать 'тебе»?

— Ему. Я — не он.

«Да. Но вы похожи».

— У него есть жена, — сказал я. — И, как минимум, сын.

«Может, и внуков полно. Сейчас моему тёзке лет сорок. Забавно, что его зовут Боря! Наверное, тебе нравилось имя?»

— Я тебя назвал Борей, потому что ты зануда, — огрызнулся я.

Посмотрел на часы.

Ого. А я ведь спал. Почти семь часов.

«Мне не нравится, что ты его не ударил, Слава»

«Почему?»

«Потому что семнадцать лет назад летчик Святослав Морозов должен был влепить пощечину нагрубившему сыну. Тот сознательно нарывался, ты же видел?»

«Ну и пусть нарывался. Я с ним согласен».

«Но ты изменил прошлое».

— Чушь! — сказал я. — Это мелочь! Ничего не изменилось!

«Может да, а может и нет. Вдруг мы стали другими, но не замечаем этого? Если нас швыряет в прошлое, то лучше…»

— Ладно, ладно, я понял! — огрызнулся я. — Больше не буду.

Я обхватил губами сосок, выцедил пару глотков кофе.

Мы летим. Все в порядке. Гималия приближается. База молчит, выжидает.

Мне надо поговорить с Анной.

Это совершенно нормально, когда пилоты на патрулировании выходят на связь с друзьями или подругами. Вначале пустая болтовня официально не рекомендовалось (демаскировка, трата энергии и ресурсов аппаратуры, отвлечение от выполнения боевой задачи). Но очень быстро командование поняло, что девяносто девять процентов времени пилоты в своих истребителях спят, читают, смотрят кино и скучают. А связь по направленному лучу не так уж и демаскирует истребитель.

Никаких распоряжений не было, но мы быстро заметили, что общению больше никто не мешает. Может и группа психологов к этому приложила руку — одно дело смотреть за нашим поведением и подслушивать случайные разговоры, а совсем другое — записывать откровенные диалоги.

А уж в пустоте всегда тянет на откровенность.

Я послал запрос и минут пять ждал, откликнется Анна или нет. Всё-таки расстались на нервах.

Может быть, она и не ответила бы. Если бы к тому моменту не поговорила с Валентиной.

Экран засветился. Анна сидела на кровати, в розовой дитячьей пижамке. Точно, у них сейчас ночь. Слабый свет падал сбоку, от лампы на столе. Я вдруг заметил, что одна косичка у неё криво отрезана… а другая нет! Будто она на эмоциях чикнула одну, а потом передумала.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — ответил я. — Тебе идёт. Я про косичку.

— Если хочешь спросить про косички, я одну отрезала назло тебе, а потом решила, что ты того не стоишь.

Сигнал между нами шёл секунд тридцать в каждую сторону.

Так что я улыбнулся и помолчал, пока она не выслушала мою реплику и не улыбнулась в ответ.

— Извини, пожалуйста, — сказал я. — Ты же понимаешь, меня благодатью ушибло. И вообще все мужики — сволочи. Даже маленькие.

Анна подождала, потом кивнула.

— Вот про сволочей — совершенно верно. Что за дичь у вас случилась?

— Валентина же рассказала? — спросил я. — Мы напоролись на базу вонючек. Представляешь, они сидели на Ананке. Был короткий бой, но нас не ждали. В общем — мы разнесли там всё в пыль. Прикинь, у них база, очень похожая на нашу, мне так показалось!

Анна выслушала и кивнула.

— Понятно. Легко отделались… А на Гималии никого нет?

— Да откуда же мне знать? — я развёл руками.

— И впрямь — откуда тебе знать… — протянула Анна.

— Мне про внешние спутники сказала серафим.

И да, это была чистая ложь, но раз уж я начал врать…

— Не боишься про это говорить? Ещё обидится, — Анна прищурилась. — Мужики сволочи, а женщины — злопамятные!

— Она не женщина, она ангел, — я вздохнул. — К тому же она сказала: «Святик, если что — вали всё на меня. Всем же понятно, что ты не мог ослушаться серафима!»

А вот это была чистая правда. Именно так она и посоветовала, когда мы ожидали Джея…

— Понятно, — Анна стала перебирать свою единственную косичку, пристально глядя на меня. — Начальство ходит офигевшее… явно думают, отзывать вас или нет…

— Скоро уже поздно будет, не успеем отвернуть. От иерархии никто не прилетал?

— Нет.

— Я по тебе скучаю, — сказал я. — Хочу до тебя дотронуться.

И это тоже было правдой.

Но не всей.

У меня сейчас работала верхняя камера, Анна должна была видеть и меня, и экран со своим изображением.

Так что я медленно провёл рукой по экрану, поглаживая её лицо.

Длинное движение… короткое… длинное… короткое… длинное…

Тире-точка-тире-точка-тире.

«Внимание!»

Древний, как мультяшный пилот Красный Барон, который, оказывается, существовал на самом деле, и звали его Манфред Рихтгофен, сигнал азбуки Морзе.

Вспомнит она или нет