Очень странные миры - Евгений Иванович Филенко

– Я инспектор Агентства внеземных поселений, – уныло заявил Кратов.

Про свой общественный статус он счел за благо не распространяться.

– К сожалению, в условиях экстерриториальности ваши прерогативы недостаточны, – возразила станция.

– Твою мать, – пробормотал Кратов. – И как я смогу прийти на помощь тому, кто застрял в этой вашей экстерриториальности?!

– К сожалению… – завела свою песенку «Тетра».

Дверь открылась.

Суровая металлическая плита красиво и бесшумно разделилась на неравные сегменты, каждый из которых напоминал какое-то древнее холодное оружие с волнообразным клинком. В разрывах тлело тревожное красное свечение. Вся эта структура исполнила замысловатый и бессодержательный танец, после чего клинки со змеиным шорохом втянулись в стены. Проход был свободен.

– Предлагаю вам воздержаться от необдуманных действий, которые могут нарушить основополагающие положения «Специального соглашения»… – горько запричитала «Тетра».

– Ах, я такой несдержанный! – лицемерно посетовал Кратов.

Чтобы проникнуть внутрь отсека, пришлось одолеть высокий, едва ли не по колено, комингс. Нкианхи явно не предполагали, что их часто будут посещать гости из других рас. При их почти восьмифутовом росте, половину которого составляли конечности, это было незначительное препятствие.

Узкое, простирающееся куда-то в бесконечность помещение было залито ровным красноватым светом. Было в этом зрелище что-то недоброе, что-то от преддверия ада. Хотелось постоять на пороге с полминуты – так, для порядка, чтобы не потерять лицо! – а затем с наигранным равнодушием пожать плечами и уйти, изо всех сил стараясь не удариться в аллюр.

Родное солнце нкианхов, Сигма Октанта, было гигантом красивого бежевого цвета, но особенности рассеивающих свойств газовой оболочки пятой планеты сообщали ее небесам насыщенные розовые тона. В отличие от людей, которые ощущали душевное успокоение в различных оттенках зелени, отдавая предпочтение оливковому и фисташковому, нкианхи любили красный цвет во всем его многообразии. То, что для человека было сигналом опасности, приводило нкианха в состояние внутренней гармонии. Старая русская пословица «дурак любит красное» здесь никак не работала. Во-первых, относиться к нкианхам можно было как угодно, но дураками их никто и никогда не считал. Во-вторых же, «красное» в пословице означало «красивое», а красоту ценят все, независимо от уровня интеллекта.

Так что все эти смятенные чувства – ерунда собачья.

Кратов сделал несколько шагов вглубь отсека, остановился и поднял забрало шлема.

Тишина. Опять-таки не идеальное безмолвие по доктору Кларку, а неживая тишина космической станции, то есть отсутствие раздражающих звуков на фоне белого шума систем жизнеобеспечения.

В то время как пустота, напротив, была близка к идеальной. Воздух был полон все той же неприятной химии, но при этом он был хрустально прозрачен, и при некотором напряжении глаз можно было различить дальнюю стенку отсека. Никаких элементов чужеродного быта, никаких агрегатов неясного назначения, никаких диковинных артефактов. Ни даже мелкой пылинки, что само по себе выглядело странно. Взбесившийся плазмоид мог сколько угодно биться в эти стены с той стороны станции, учинить здесь беспорядок оказалось ему не под силу. Обрушившийся на «Тетру» хаос остался за порогом, в отсеке же «Эф-один» царили покой и безмятежность.

Это выглядело несколько ненатурально и даже слегка настораживало.

– Есть здесь кто-нибудь? – спросил Кратов во весь голос.

Тусклое эхо ускакало куда-то вперед и там окончательно зачахло.

«Так нечестно, – думал Кратов, неспешно двигаясь вперед вдоль покрытой чем-то мягким и ворсистым стены. – Я всю дорогу думал о нкианхах… ну, еще чуточку о плазмоидах… Готовился к встрече. Кажется, вспоминал какие-то приветственные фразы на языке нкианхов. И все впустую! Я чувствую себя обманутым и разочарованным. И кое-кто за это поплатится».

Он дошел до середины отсека, этого пустынного стометрового пенала, не встретив по пути ничего такого, на чем можно было задержаться глазу. Не говоря уже об отсутствии слабейшего намека на присутствие живой души любого происхождения, от рептилоидного по гуманоидное включительно. Следов нахождения инсектоидов также не наблюдалось, фриптами даже не пахло, нечего им тут было ошиваться.

– Э-эй! Кто-то звал на помощь. Ну так помощь пришла!

Стоя посередине отсека, на всякий случай он призывно помахал руками.

Никаких ответных реакций.

«Вам не кажется, Консул, что вас все-таки подловили?»

«Если нужно вас остановить, так нужно останавливать».

Хорошо, согласен: подловили. Остановить не остановили, но попридержали, сыграв на сокровенных струнах натуры. Кто-то неплохо изучил его психотип. Лилелланк, помнится, старательно упирала на любопытство. Теперь ударение было сделано на социальной ответственности. В комплекте с болезненной прямолинейностью решений, которую он давно и ретиво изживал, но так и не изжил до конца. Похоже, требуемый результат был достигнут. Он торчит истуканом посреди пустой емкости, растерянно озирается, сознает свою совершеннейшую безголовость и не знает ответов ни на один вопрос.

– Станция «Тетра»! – позвал он. – Подтвердите призыв о помощи из сектора «Эф-один».

– Голос не опознан, – с некоторой даже издевкой откликнулась станция. – Голос не опознан, – непонятно зачем повторила она. И вдруг, словно шальная, заговорила сбивчиво и невнятно: – Не опознан… опознан… не голос…

К этой безумной болтовне примешались, полностью ее перекрывая, невесть откуда взявшиеся шумы, шорохи и свист сжатого воздуха, рвущегося из разрывов в трубопроводах.

Остолбенев от изумления и гнева, Кратов с трудом разобрал в этой какофонии испуганный женский голос:

– Помогите… кто-нибудь… ничего не вижу…

Спустя короткий промежуток времени фраза прозвучала снова, теми же словами и с той же интонацией. А затем еще раз. И еще, с издевательским упорством, как зациклившаяся фонограмма.

Чем, собственно говоря, это и было.

Кто-то расчетливо и цинично управлял извне интеллектуальной системой станции «Тетра». То, что его липкие щупальца не дотянулись до автономных систем жизнеобеспечения, было чистым везением и, вполне вероятно, временным.

«Если нужно вас остановить…»

– Давайте, пробуйте, – пробормотал Кратов, опуская забрало.

Он сознавал, что всего лишь хорохорится.

Ему подготовили примитивный, кустарный капкан, не питая особых надежд на успех. Но все получилось как по писаному. Он сам пришел в капкан и притащил за собой свою самоуверенность, дерзость, ничем не подкрепленный гонор. Как будто не доводилось ему, бывалому ксенологу, никогда в жизни сталкиваться с чужим коварством и самому платить той же монетой, когда было необходимо.

«Ничего еще не закончилось…» – произнес он мысленно, обращаясь к незримому противнику.

Тот посчитал иначе.

Кратов почувствовал, как внутри него, где-то в селезенке, о которой он знал только то, что она есть, зарождается и распространяется по всему телу омерзительное мелкое трепыхание. Настолько мелкое, что казалось, будто клетки вскипают изнутри. Что там в них может вскипать – цитоплазма. С вакуолями, как говорил директор Старджон…

«Мы сканируем его, он сканирует нас…»