Гарем для чайников - Мэри Блум

слышно и в раю, содрогающие землю так, что достает и до ада. Тысячелетия ее поисков завершились созданием самого страшного оружия уничтожения, которого не было ни у небес, ни у преисподней. И это оружие принадлежало людям. Она дала вам нашу силу.

На пару мгновений демоница замолчала, рассеянно рассматривая небо, словно вспоминая огромные огненные столбы, которые ей довелось увидеть.

— Никто в принципе не допускал, что это возможно. Отныне играть людьми безнаказанно было нельзя, теперь люди сами могли решать свою судьбу. Даже могли уничтожить друг друга раньше, чем того захочет ад или рай. Тогда и наступило перемирие… Но ничего бы этого не было, — добавила Мами, — если бы ей не помогла я.

— Вы? — удивился я.

В ее глазах вдруг появились яркие всполохи, делая ее еще больше похожей на Би.

— Они все думают, что я хочу в рай. А я всего лишь не хочу, чтобы все, что я создала, было уничтожено ими. Поэтому мне приходится с ними считаться… Но тогда я была в отчаянии. Видела, как то, что создавалось мной долгие годы, превращалось в руины. Казалось, цивилизация погибнет в огне той войны. И тогда она пришла ко мне…

Ветер налетел резким порывом, будто разнося слова по всей крыше.

— … и сказала, что все можно остановить. Что нам с ней это под силу. Что, кроме нас, величие человечества не защитит никто, потому что больше никому оно не нужно. А она умеет подбирать слова, — на губах демоницы вновь промелькнула улыбка. — И я снова ей поверила.

На несколько секунд нас окутала тишина — словно весь мир остановился, и лишь двигающиеся крошечные точки внизу показывали, что это не так.

— Когда все случилось, — вновь заговорила Мами, — я подумала, что она свихнулась. Что в своих эгоистичных амбициях дошла до того, что захотела уничтожить человечество первой. А она лишь сказала «если нужно что-то испортить, порть это ради того, во что веришь, и тогда тебе не будет больно»… Я возненавидела ее даже больше, чем когда мы впервые поссорились. Никто не понимал, зачем она это сделала. Никого еще не ненавидели так, как ее тогда. С тех пор ее и прозвали Демоном Погибели…

Слушая, я машинально нащупал в кармане медальон. Хотя на крыше мы стояли вдвоем, почему-то не покидало ощущение, что нас тут трое. Би была в каждой мысли и каждой фразе, вызывая одновременно ужас и восхищение, как умела только она.

— Ее заперли на много лет без права появляться на земле, — продолжала Мами, — и это было одно из условий перемирия. Перемирия, которое бы не наступило без нее… Должно было пройти время, чтобы я поняла, что она сделала. Разрушения, причиненные ей, были ничтожными по сравнению с тем, что еще могло разрушиться. В этот раз она спасла то, что было дорого нам обеим…

Я медленно отпустил лежавший в кармане медальон и повернулся к Мами, все еще смотрящей вдаль.

— Так почему вы сейчас не с ней?

Она неторопливо повернула голову ко мне. В глубине ее глаз еще плясали всполохи огня, который, правда, сейчас казался потухшим.

— Потому что это все бесполезно.

Слова ударили в лицо сильнее, чем все порывы ветра.

— Почему? — нахмурился я. — Разве она не доказала обратное?

— Рушить не создавать, — странно апатично отозвалась Мами. — Знаешь про принцип черных и белых крыльев?

Я молча мотнул головой. В следующий миг за ее спиной с шелестом распахнулись огромные черные крылья — точно такие же, какие я раньше видел у Би.

— У тебя может быть идея, — сказала ее сестра, — гениальная идея, умопомрачительная идея, идея, которая изменит мир, но ее не поддержат. Не одобрят. Распнут. Втопчут в грязь. Потому что у тебя нет белых крыльев. Без них ты неправ по умолчанию, — с горечью добавила она. — Люди тянутся к тем, у кого они есть — для всех они правы. Они могут лицемерить, быть редкостными скотами, но все, что видят люди, это белые крылья, и идут за ними, путая белое и доброе, будто это одно и то же…

Ветер дул, и черные перья покачивались, словно вторя тихим шелестом ее словам.

— Рай катком проходит по людям, заставляя себе повиноваться, бросая ослушавшихся как мясо толпе покорных. Белые крылья до основания пропитаны чужой кровью, но этого никто не видит, потому что всем нравится быть правыми. А у них монополия на правоту. Их бизнес не в том, чтобы продвигать идеи. Их бизнес в том, чтобы насаживать свой порядок, устраняя несогласных. Чем больше тех, кто верит, что они правы, тем меньше шансов у таких, как я, и моих идей. А их белые крылья становятся еще белее…

Казалось, она все это говорила мне, чтобы убедить себя. Чтобы я подтвердил, что она права. Потому что она и сама не чувствовала, что права.

— Что бы мы ни делали, — обреченно закончила Мами, — они все равно это будут уничтожать, потому что наши крылья не белые.

Я открыл рот, собираясь возразить, но она меня опередила.

— Ты можешь спорить, можешь доказывать, что угодно. Но все так: рай непобедим. Им достаточно показать белые крылья, и все будут молиться на них.

— Звучит как самооправдание, — я сжал перила, — чтобы ничего не делать.

Мне казалось, что она рассердится. Но Мами лишь снова усмехнулась — и снова грустно, будто я был ребенком, который ничего не понимал.

— Не веришь мне, смотри…

Едва договорив, она бесследно исчезла. Лишь одно черное перо осталось, плавно паря в воздухе. Оно неспешно пролетело над перилами и вспорхнуло в небо. Машинально проследив за ним взглядом, я заметил множество крохотных точек, которые стремительно разрастались в размерах, стягиваясь в группки, и двигались в одном направлении, спеша как рыба на нерест. Скоро ими кишела вся площадь перед совсем маленьким с такой высоты белоснежным домом, в котором располагался отель Лилит. Отрывая, в кармане настойчиво завибрировал смартфон. Звонила Саша.

— Тут такое!.. — непривычно нервно выдохнула она.

На заднем плане раздались недобрые крики и звон разбитого стекла.

— Что случилось? — нахмурился я, не в силах рассмотреть с такого расстояния, что происходит.

— Они заблокировали выход!

Толпа на площади словно напирала вперед, готовая поглотить своей массой весь отель.

— Ждите меня, — сбросив вызов, я поспешил к выходу с крыши.

На полной скорости я несся к площади. Но что странно, несся один. За столиками кафе безмятежно ужинали, у сувенирных лавок оживленно торговались, парочки целовались по углам — будто никто в городе не слышал скандирующих криков, кроме меня. Чем ближе был