Гарем для чайников - Мэри Блум

Соломенные локоны, даже не растрепавшись от полета, изящно рассыпались по хрупким плечам. Не став опускаться, Лика замерла в паре метров над землей. Кристально-голубые глаза замерли на мне, такие же холодные как и небо, которому на нас плевать.

— А ты жестокий, — бросила она.

Без всяких громкоговорителей ее игрушечный голосок разлетелся по всей площади.

— А я не ангел, чтобы всех прощать, — отозвался я.

— Жестокий, — еще холоднее повторила Лика. — Я думала, ты такой из-за этого значка, но ты, похоже, сам по себе такой…

Я невольно ухмыльнулся. Вмешаться — значит признать поражение, да? А если она признает поражение, что ж тогда читает мораль с видом победителя? Или правда думает, что одного цвета ее белоснежных крыльев достаточно, чтобы оставаться правой?

Юля брезгливо отбросила руки своих бывших приспешников и кинулась к хозяйке. Отвернувшись от меня, Лика плавно спустилась на площадь. Белоснежные крылья за ее спиной исчезли. Подхватив Юлю под локоть, она молча потянула ее прочь, видимо, решив, что еще рановато возносить свою фамильярку в небо. Глядя им вслед, я снова ухмыльнулся. И она жалкая — как и все ее фамильяры, как и надежда, которую она дает.

Через пару мгновений они скрылись из виду — возможно, растворились в воздухе, а возможно, свернули на одну из городских улочек, прячась среди толпы. Следом все на площади отмерли, продолжив бросать плакаты, срывать с рукавов ленты и убегать прочь. Только Юлины гопники стояли на месте и растерянно озирались по сторонам, не понимая, куда она делась. Где-то вдалеке послышался вой сирен — похоже, мораторий на помощь полиции закончился. Опомнившись, бывшие дружинники мигом разбежались — рассосались как мокрицы, едва потеряли оправдание и почувствовали ответственность.

Отвернувшись, я спрыгнул с подоконника обратно в отельный холл. Саша и Майя тут же подскочили и уткнулись в меня, обе заметно подрагивая.

— Спасибо… — пробормотала Марго, устало прислоняясь к стене.

Остальные девушки все еще стояли у окон, словно не веря, что все закончилось. Внезапно, пронзая повисшую в воздухе тишину, в центре холла раздались звонкие хлопки.

— Молодцы, — довольно прокомментировала появившаяся из ниоткуда Лилит, — что все решили!

Я с досадой взглянул на нее. А может, сама бы была молодцом, если бы хоть чуть-чуть помогла?.. Мои девчонки все еще вжимались в меня, крепко — аж до треска — стискивая пальцами мою майку, явно давая понять, что сегодня меня больше не отпустят. Оставив всех в холле, с Сашей и Майей в обнимку я направился к лифту.

Всю дорогу девчонки продолжали цепляться за меня, растягивая майку и даже чуть царапая кожу, не желая меня отпускать. Но я и сам хотел с ними остаться. Кабина распахнула дверцы на третьем этаже. Обнимаясь, мы прошли вдоль украшенных озорными красотками стен и зашли в их номер. Свет мы включать не стали, даже не стали раздеваться. Они просто упали на постель, будто у обеих подкосились ноги, и потянули за собой меня. Огромная кровать — куда шире, чем у меня в квартире — с легкостью вместила всех. Я устроился по центру, а они прильнули с обеих сторон, опустив головы мне на плечи, как мы часто засыпали дома. Два нежных девичьих тела согревали мое, два сердца бились рядом. Я уже и забыл, как же это обалденно.

Некоторое время я прижимал их к себе и ласково поглаживал. Обе до сих подрагивали, как от озноба — причем Саша куда сильнее, чем Майя. Даже понятно почему: Майя всякого дерьма уже насмотрелась, а Саша еще ничего не видела. И мне хотелось сделать так, чтобы она больше ни с чем таким не соприкоснулась — и одна, и вторая.

— Все хорошо, — повернув голову к Саше, я поймал ее губы своими.

Закрыв глаза, она с жаром ответила, словно пытаясь в поцелуе забыться.

— Не о чем волноваться, — я повернул голову к Майе.

Однако, едва потянувшись к ее губам, уперся взглядом в изящный браслет на ее запястье. Изумрудные глаза золотой змейки коварно блестели, как бы намекая, что с легкостью испортят нам вечер. Сменив траекторию, вместо губ я поцеловал Майю в щеку. Она растерянно посмотрела на меня, и я молча кивнул на ее браслет. Слегка нахмурившись, она стянула его с руки и бросила на тумбочку, а потом сама горячо поймала мои губы.

Саша на той стороне кровати требовательно завозилась.

— И я тоже хочу такое «не о чем волноваться»! — заявила она.

Едва Майя оторвалась от меня, как Саша подхватила мой подбородок и деловито повернула его к себе. Вкус одного поцелуя на моих губах мгновенно смешался с другим, и я закрыл глаза, наслаждаясь этим новым вдвойне сладким вкусом.

— А я тогда хочу «все хорошо»! — конкурентно раздалось с другой стороны кровати.

Мой подбородок теперь повернула Майя, путая в моей голове нежность и мягкость их губ, будто две мои девушки в этот миг слились в одну. Следом Сашины пальчики требовательно потянули меня к себе, язычок дразняще пробежался по моим губам. Тут же другие пальчики повернули мою голову обратно, и уже другой язычок приласкал мои губы. Сразу два дыхания опаляли мою кожу, сводя меня с ума в два раза быстрее, чем обычно.

Я медленно открыл глаза. С разных сторон обе, прижимаясь, ластились ко мне — уже не дрожащие и испуганные. Томно сверкая глазами, отрывисто дыша, обе распаленно потирались о меня, будто им было до безумия жарко и уже не терпелось согреть меня. Заведясь и сам, я нырнул руками сразу под два подола и дразняще повел ладонями вверх по упругим обнаженным бедрам — попутно раздавая в обе стороны горячие страстные поцелуи и получая такие же и слева, и справа в ответ.

Так уж вышло, что в последнее время у меня не было нормального секса — все кого-то имели: или я, или меня. Как же я от этого устал — мне просто хотелось заниматься любовью с девушками, которые не безразличны мне и которым не безразличен я. Поднявшись еще выше, мои пальцы забрались под трусики и коснулись сразу двух кисок, каждая из которых ощутимо намокла. Ну и как тут выбрать, чтобы никого не обделить и не обидеть? В этот миг я четко понял как.

Мне не нужно выбирать.

Они обе мои.

И подтверждения я получал каждым касанием, лаской, поцелуем. Оно было во всем: в блеске глаз, вкусе губ, нежности рук, жаре тел, в страстных вдохах и сладких выдохах, с которыми мои девушки принимали меня. Кровать громко скрипела,