Гарем для чайников - Мэри Блум

Пришло время для Разрушителя благословения.

— Юля, — произнес я в громкоговоритель, обращаясь однако не к ней, а к целой площади, — я понимаю, ты хочешь отомстить, но я тебе еще раз повторяю, что бывших порноактрис мы на работу в отель не принимаем. Тем более без справки об отсутствии болезней. У нас приличный отель, и мы заботимся о здоровье своих посетителей. Так что заканчивай этот балаган и найди себе более подходящее местечко! А вы, все, кто ей помогает, посмотрите, почему я прав!..

Я повернулся к Марго, предусмотрительно стоявшей рядом у проектора и ждавшей моей команды — лучше заместителя и не найти. Пожалуй, я был к ней несправедлив.

— Врубай!

Огонек мгновенно загорелся у моих ног и мощно рванул вперед, собираясь устроить масштабный кинопоказ. На улице уже потемнело, что создавало неплохой фон. Широкий яркий луч упал на здание на другой стороне площади. Вскинутые в воздух плакаты растерянно опустились, и все головы озадаченно повернулись туда. Свет щедро разлился по белой стене, которая вполне могла служить огромным экраном. Как там Марго сказала — никто не вмешается? Значит, и показать это мне никто не помешает.

Окна дома напротив растворились за появившейся картинкой.

— Ах!.. Ох!.. Ах!..

Стоны разнеслись на всю площадь, залазя в каждые уши, а в каждых глазах отразилась горячая порнушка. Янтарная прядь прилипла к вспотевшему лбу. Довольно жмурясь, Юля трясла голой грудью, пока ее жарко имели сразу с двух сторон.

— Ах! Еще… Быстрее!.. Жестче!.. — стонала она.

Запись закончилась быстро, но этого оказалось вполне достаточно. Толпу накрыло охрененным недоумением — таким, что его можно было размазать на весь город. В воздухе повисла густейшая тишина, будто вся площадь разом лишилась голоса. Главное, что он был у меня.

— Если вы такие поборники морали, то чего слушаете проститутку? — отчеканил я в громкоговоритель. — Нормально, что вами рулит шлюха, которой все дырки в порнухе пробили?..

Головы стали медленно поворачиваться ко мне. Казалось, я слышал, как дружно скрипели их мозги, пытаясь все это перемолоть.

— Те, кто себя уважает, — я чуть крепче стиснул рукоятку, — думаю, после этого свалят! А остальные могут заходить. Их здесь встретят!..

Несколько секунд никто не двигался с места, а потом толпа резко хлынула в разные стороны, растекаясь по улицам прочь, как грязь, которую смывало ливнем. Они убегали стыдливо и не оглядываясь, отбрасывая плакаты и брезгливо срывая повязки с рукавов — будто вдруг сами перестали понимать, зачем они здесь и что пытаются доказать.

Нервно сжимая громкоговоритель, Юля все еще смотрела на белоснежную стену — наверное, даже в большем ступоре, чем тогда в лагере был от нее я. Вот теперь мы квиты. Да, я ей однажды поверил, а она обманула — но это не я лох, что поверил, а она сука, что обманула. Она жалкая, если не видит, не знает, не понимает, с чем играть можно, а с чем нельзя. В этот миг я почувствовал себя настолько выше ее, что вдруг перестал злиться на эту ничтожную лицемерку. Ей и так уготована убогая жизнь, как бы она ни старалась. Даже если по итогам попадет в рай, там она будет всего лишь обслугой — целую вечность.

Толпа стремительно расходилась, очищая площадь от себя. Словно аккомпанируя, плакаты смачно хрустели под подошвами, стирающими каждое грязное слово на них пыльными отпечатками. Однако не все спешили прочь. Один из шкафообразных дружинников, сердито сорвав ленту с рукава, подлетел к амбалу, который все еще растерянно стоял рядом с Юлей.

— Ты что меня позвал какую-то шлюху защищать? — крикнул первый.

А может, чего и покрепче — точное слово было не разобрать в гуле возмущенных голосов ее бывших сподвижников, понявших наконец, что их поимели.

Амбал огрызнулся в ответ и повернулся к Юле, которая, отмерев, попыталась незаметно улизнуть вместе со всеми, но не успела.

— Что это за херня вообще? — он схватил ее за локоть. — Это ты была⁈

Что поделать, самым тупым мало даже увидеть. Громкоговоритель с грохотом выпал из ее рук на площадь. Морщась от мощной пятерни, Юля встревоженно забегала глазами между парнями. Ее свита вдруг стала врагами, позволявшими себе вместо почтенного послушания повышать на нее голос.

— Тебя спрашивают! — рявкнул амбал. — Отвечай!

— Нет! — выпалила она. — Не я!.. Это постановка! Подстава!

— Гонит! Точно гонит! — заголосил первый. — Ну ты и лох! — бросил он амбалу. — Сам повелся, и нас втянул!

Они чуть не набросились друг на друга с кулаками. Тем временем еще несколько парней подтянулись к ним, ожесточенно, на повышенных тонах выясняя, зачем и какого хрена. Так и не выяснив, все разом ткнулись глазами в Юлю, чей локоть все еще стискивал амбал. Она судорожно сжалась и что-то затараторила, но они уже не слушали — у них больше не было причин ее слушать. Могу поспорить, я обвалил ее благословение до самого нуля, и теперь она сама оказалась в той ситуации, в какую хотела поставить нас. Ее окружала толпа агрессивных подвыпивших зомбарей, которые не хотят слушать и могут в отместку за то, как их использовали, сделать все что угодно: оскорбить, ударить или всей компанией повторить с ней то, что было на показанной записи.

Ее взгляд вдруг упал на меня — испуганный и беспомощный, каким был тогда, в подсунутых мне воспоминаниях. Она словно ждала, что я брошусь ей на выручку, бодро поскачу, как глупый кролик. Вот только глупого кролика больше не было — его однажды сожрал удав. И теперь удав расплачивался за это.

Юля порывисто дернулась, пытаясь сбежать. Не позволяя, бывшие дружинники схватили ее и за другую руку и обступили со всех сторон, глядя на нее уже без благоговейного трепета, а очень даже потребительски, словно решая, как наказать за причиненный их мозгам ущерб. Она надсадно завизжала. Однако никто не помогал — остальные митинговавшие спешили прочь, будто стараясь как можно скорее забыть про все это. Я же не двинулся с места. Она не была добра ко мне, так почему я должен быть добр к ней?

В следующий миг все внезапно замерли: и убегающие люди, и амбалы вокруг Юли, и Саша за моей спиной — как статуи, которым не полагается видеть того, что будет дальше. Затаив дыхание, девчонки Лилит сбились у соседних окон и пристально уставились куда-то в небо. Лишь Майя осталась на месте, нервно сжимая Сашину застывшую руку. Я тоже поднял глаза. К площади стремительно приближалась фигура, разрезая облака огромными