Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

Она буквально упала на стул, заламывая в отчаянии руки:

– Муля! Это катастрофа!

– Что случилось? – осторожно спросил я.

В таком состоянии женщине нужно дать возможность выговориться, выпустить пар. И только потом можно беседовать, взывать к голосу её разума и так далее. Но пока она так взвинчена, ничего предпринимать нельзя. Это первое правило при общении с женщинами.

Поэтому я сказал:

– Рассказывай! Всё. Подробно.

Женщинам нравится, когда их просят рассказать всё подробно. От перечисления подробностей и воспоминаний они успокаиваются и приходят в нормальное состояние.

– Ты представляешь, Модест хочет подавать на развод! – воскликнула она и поднесла надушенный кружевной платочек к глазам, аккуратно промокнув слезинку, чтобы не размазать косметику. Плакала Надежда Петровна виртуозно – уголками глаз.

– Но ты же живёшь с отцом, – сказал я и тут же понял, что совершил стратегическую ошибку.

Надежда Петровна вспылила:

– Ну, ты сам подумай, Муля! Мы же нормально все вместе жили! Зачем было разводиться?! А теперь что будет? Дуся говорит, что он себе какую-то бабу завёл! Муля! Ты представляешь! Не успела я из дома уйти, как он тут же бабу привёл!

– Во-первых, ты ушла из дома давно, – успокоительно сказал я, – и ушла первой. То есть бросила его.

– Но Муля! Как я могла не уйти к Павлику?! – вскричала Надежда Петровна так, что бедный Герасим, который, как мышка, сидел за другим краем стола и не отсвечивал, с перепугу уронил две гайки под стол. – У нас ребёнок общий! Ты!

– Ну, вот, – сказал я гипнотизирующим тоном, – ты ушла. Он жил один. Теперь решил тоже создать семью.

– Но Муля! – закричала Надежда Петровна, – зачем ему семья?! У него Дуся есть. Она спокойно ведёт всё хозяйство! Я тоже захожу два раза в неделю, контролирую, подсказываю. А теперь что будет?

– А теперь он женится, – сказал я, и Надежда Петровна опять зарыдала.

– Мама, – сказал я, когда поток слёз, жалоб и причитаний чуть иссяк, – ты что, любишь Модеста Фёдоровича? Тогда зачем уходила к отцу?

– Муля! Ты же сам знаешь, я всю жизнь любила и люблю только Павла Григорьевича! – вспылила она. – Это мой отец не позволял мне за него замуж выйти. Но сейчас я могу жить так, как хочу!

– И это прекрасно, – примирительно сказала я, – ты большая молодец, что у тебя хватило мужества понять, что ты хочешь. И хоть часть жизни пожить с любимым человеком. Но почему ты не допускаешь, что и Модест Фёдорович тоже хочет поступить также?

Надежда Петровна охнула и с недоумением посмотрела на меня. Такая мысль ей явно не приходила в голову.

– Он двадцать восемь лет прожил рядом с тобой, поддерживал тебя. Принял меня и воспитал как родного сына. Потом ты ушла к отцу. Он и это принял. Жил один. А сейчас он встретил женщину и решил на ней жениться. Что в этом плохого?

– Как что?! Как что?! – запричитала Надежда Петровна, – ты, Муля, слишком молод и не понимаешь, что у него могут быть дети. И квартиру придётся делить.

– Ну, и что из этого, – пожал плечами я, – ну и поделим, если надо будет. Тем более, что тебе есть где жить, у меня тоже есть вот жильё…

– Да какое это жильё! – взвилась Наденька, – кстати, ты где телевизор подевал?

Она окинула взглядом комнату и тут её взгляд остановился на Герасиме, который нашел-таки под столом свои гайки и сейчас вылезал из-под стола.

– А это ещё кто?!

– Знакомься, мама, это – Герасим, мой сосед, – светским тоном представил его я. И развернулся к Герасиму, – Герасим, а это Надежда Петровна, моя мама.

Герасим пробормотал что-то невразумительное, он жутко стеснялся и мычал.

Надежда Петровна соседа моего проигнорировала, у неё были заботы гораздо поважнее какого-то там Герасима.

– Муля! – она всё возвращалась к теме, которая её беспокоила, – нужно же что-то делать! Что-то срочно предпринять! Ты должен поговорить с отцом. Он тебя послушается!

– О чём поговорить? – удивился я.

– Он не должен на ней жениться! – выпалила Надежда Петровна. – Мне Дуся говорила, что Модест ей признался, что это его аспирантка! Муля! Ты представляешь, он связался с несовершеннолетней! Она какая-то аферистка! Теперь его посадят в тюрьму! Это такой позор для всей нашей семьи будет!

Мулина мать, как обычно, всё утрировала и гиперболизировала, – поэтому я сказал успокоительным тоном:

– Мама, успокойся, Маша взрослая, ей двадцать девять лет, – сказал я, – и она скоро должна защитить кандидатскую диссертацию по физколлоидной химии. Ну, не может она быть проходимкой и аферисткой.

А сам вспомнил Ломакину. Хотя, если честно я её аферисткой и не считал. Просто дурочка-неудачница, глупыми бедами которой столь хитроумно воспользовался Попов, чтобы насолить Мулиному отцу.

– Ты что, всё знал?! – всплеснула руками Надежда Петровна, – ты всё это время знал и молчал?!

Она разрыдалась:

– У меня нет больше сына! – сквозь рыдания причитала она и мне это уже надоело. Я всегда стараюсь потакать женщинам. Они – слабый пол, они – украшение нашей жизни и имеют право на некоторые капризы, экспрессию и слабости. Но у Надежды Петровны это уже переходит здравый смысл. Её эгоизм просто зашкаливает. Привыкла, что все её хотелки всегда исполняются. А жизнь, она такая, что иногда нужно и желания других людей учитывать. Окружающих.

– Жаль, – сказал я более жестким тоном, чем следовало, – жаль, что ты отказываешься от меня по такой ерундовой причине. Ну что ж поделать. Мать от меня отказалась. Но скоро появится мачеха…

Надежда Петровна гневно фыркнула:

– Не смей! Ноги её в нашем доме не будет! – и с этими словами она выскочила вон из комнаты.

– Звиздец, – устало констатировал я.

– Бабы, – философски сказал Герасим и протянул руку ко мне: на его ладони лежали четыре какие-то детальки, – Муля, можно я эти все возьму?

– Бери, – разрешил я, – да и вообще, можешь всю коробку забрать. Дарю!

Герасим, не веря свалившемуся на него богатству, схватил коробку и нежно прижал её к груди:

– Спасибо, Муля! – восхищённо сказал он и уже на пороге добавил,