История одного человека 2 - Фанур Аминович Галиев

Эта мысль больно кольнуло внутри. Не, то, чтобы меня как-то пугала перспектива того, что демон возродится, а я окажусь где-то в стороне. Эта идея не заставляла меня исходить от «ревности». И каюсь, не было у меня ни малейшего проблеска на задворках сознания, что я могу стать частью будущего демона совсем не на ведущих ролях. Нет, тут было кое-что другое. Этакий образ того, что я окажусь своеобразным донором, который даст будущему Ямато все, что у меня от него оставалось и благополучно отправлюсь к праотцам. А та же пленница АНБУ даст тому жизнь.

Конечно, чуть позже, когда я немного переосмыслил пронесшиеся в голове мысли, от таких мрачных дум отмахнулся. Но все же сути это не меняло. Вопрос дальнейшего развития Ямато-но-Орочи, его возможного перерождения оставался открытым. И этот вопрос требовал своего разрешения. Мне же предстояло понять, как проделать все это. Как найти решение.

- Сенсей, с вами все в порядке? – подала голос Карин, глядя на меня широко раскрытыми глазами.

- Да. Почему ты спрашиваешь?

- Вы какой-то мрачный сегодня. Вот я и… интересуюсь.

- Не бери в голову. Просто задумался о всяком….

Девочка замолчала, и вновь вернулась к своему делу. Но все же былого энтузиазма в ней уже не было. Не слыша же звук того, как ее карандаш скользит по бумаге, я не провалился вновь в свои тягучие мысли. Скорее наоборот. Я попытался сосредоточиться на ученице.

Почувствовав мой взгляд, Карин подняла на меня взгляд. Секундное переглядывание, после чего она опустила свои глаза. После сжала карандаш так, что костяшки ее пальцев побелели. Еще через несколько биений сердца, письменная принадлежность легла на стол рядом с листами заполняемых форм.

- Что случилось? – удивился я, понимая, что работа далека от завершения, - Тебе что-то не понятно? Или устала?

- Я… - она замешкалась, снова подняла на мгновения свой взгляд, чтобы тут же его опустить. От такого странного поведения я невольно забеспокоился. Только не какая-то очередная проблема с ее стороны! Только снова не эти Яманака.

- Да, я слушаю тебя, Карин. Говори, - постарался максимально мягко и спокойно сказать ей. И заработал очередной секундный взгляд ее неожиданно печальных глаз. Это практически полностью выбило меня из колеи. Что происходит-то?

- Простите, Харада-сенсей! Мне нужно было это раньше сказать. Но я…. Я не смогла сразу. Сама не знаю почему. Простите!

Последние сказанные ею слова она произнесла тихим голосом, от чего у меня екнуло сердце. Абсолютно не понимая, что происходит, я едва удержался от того, чтобы почесать затылок. Хочется верить, что в этот момент выражение моего лица было не настолько глупым, каким могло быть.

- Я тебя не понимаю, Карин. За что ты извиняешься? Все же в порядке. У тебя ведь все в порядке?

- Да…. Но раньше было не в порядке. А теперь в порядке….

Этот странный разговор, не менее странные высказывания теперь уже начали вызывать раздражение. Мало того, что я совершенно ничего не понимал, так еще и оказался в крайне неловкой ситуации. Передо мной сидела печальная, чуть ли не готовая расплакаться девочка, говорит при этом наверняка важные для себя (и обязанных таковыми быть для меня) вещи. А я не был готов хоть как-то интерпретировать все это.

- Карин, послушай меня. Я тебя не понимаю. Прости, но у меня вряд ли это получится, если ты мне не объяснишь. Даже если и нет, тебе незачем извиняться. Если у тебя что-то не получилось, или ты сделала что-то не так, то ничего страшного….

Она тяжело вздохнула, и в этом вздохе я расслышал подавленный всхлип.

- Простите меня, сенсей! Я начала мечтать о том, чтобы учиться у Цунаде-сама. Думала, как это будет здорово. Как достигну чего-то, о чем до того не смела и мечтать. А потом…

А потом на меня обрушился целый водопад слов, собранный в запутанный, чрезвычайно эмоциональный и очень важный рассказ. Рассказ маленькой девочки, затерянной в огромном и чуждом для себя мире, и волею судьбы оказавшейся моей ученицей. Для того чтобы понять его, потребовались усилия. Но то, что она так изливает душу, я осознал немедленно.

Из этого рассказа-извинения-исповеди выходило то, что Карин, несмотря ни на что, имела проблемы с самооценкой. Да, она вырвалась из Травы, получила новое жилье, место в Госпитале, образование, какой-никакой, но статус. Она была счастлива настолько, насколько мог быть счастлив сирота, который сбежал из ада. Но девочка не переставала быть чужой и одинокой в Конохе. Одиночество это, чувство некоторой отчужденности изъедало ее изнутри, несмотря на друзей, и на факт наличия моей скромной персоны в ее жизни. Это вызвало у нее странную тягу к признанию, получению чего-то большего. И этим чем-то в ее глазах было получение статуса ученицы Цунаде.

Я слушал ее, и удивленно хлопал глазами. Нет, это не вызывало во мне сильную реакцию. Сам факт желания стать ученицей величайшего медика и легендарного саннина был более чем понятен. Пусть это и коробило немного мое самолюбие. Но вот это признание…. Эти извинения…. Эта искренность…. Это было что-то особенное. Словно преодоление какого-то внутреннего барьера, разделявшего нас друг от друга.

От этих чувств на меня нахлынули новые мысли. Я уже с трудом слушал то, о чем она говорит. А она продолжала изливать свою душу. Про свой конфликт с Ино. Про то состояние, в котором она пребывала все это время. Про неожиданную развязку и про случайно выяснившуюся правду о моем влиянии на это событие.

Наконец воцарилось молчание. Поглощенный мыслями о случившемся странном единении, о неожиданности такого исхода, я едва не упустил этот момент. Еще труднее оказалось подобрать нужные слова в ответ. А ведь она ждала его, этот ответ. Мою реакцию.

- Карин, - сказал я, будто пробуя на вкус это слово и чувствуя, что оно теперь звучит по-другому.

Она чуть подняла до сих пор опущенный взгляд. Глаза ее были красными от проступивших слез. Глядя на них, я испытал чувство своего бессилия перед ними, перед этими слезами и ее чувствами.

- Карин, все, что сказала…. В этом нет… в этом нет ничего плохого, - сказал я, и понял, насколько все это неубедительно звучит. Несмотря на всю искренность, которую в них вкладывал. В ее взгляде промелькнуло неверие. Пусть и перемешанное с затаенной надеждой.

- Я не