Хозяева океана - Сергей Фомичев

Пег Аткинсон пожал плечами. Обычно он поддерживал любое предложение Тропинина, но тут засомневался.

Заседание пошло явно не так, как рассчитывал Алексей Петрович. Во всяком случае Гриша впервые имел возможность наблюдать, как довольный, если не сказать самодовольный, вид улетучивается с лица его начальника.

— Как сказать, — произнёс Тропинин уже без прежнего задора. — Было бы спокойнее, если бы Залив стал нашим Внутренним морем.

— В любом случае, это не повод ввергать нас в войну, — сказала Галина Ивановна. — Война пожирает деньги и людей. А у нас нет избытка ни того, ни другого. Ещё Иван завещал не ввязываться ни в какие войны, исключая лишь оборонительные.

— Но это и будет оборонительная, — заметил Тропинин.

В его глазах вновь блеснул огонек.

— Это еще почему? — Галина Ивановна уперла руки в бока.

— Они напали на наш корабль! Даже на два корабля! На «Бланку», и на «Незевай»

— Оба они, однако, ушли невредимыми, — сказала Галина Ивановна. — Насколько мы помним, все погибшие на «Бланке» скончались от желтой лихорадки.

— Это так, но огонь открыли испанцы!

— Мы так и не разобрались, что послужило причиной, — напомнил Афанасий Титыч. — Лихорадка, каучо, нарушение законов и уложений…

— Причина не отменяет факт нападения! — отстаивал точку зрения Тропинин.

— Не вы ли, Алексей Петрович, говорили, что только оставаясь в стороне от войн европейских держав, Америка сможет развиваться? — нажала на него Галина Ивановна.

— Говорил.

— Ну вот. К тому же мы как бы смирились с тем, что испанцы считают наши земли своими. Такой мы разработали стратегию, если вы помните. И её придерживается наш дипломатический агент в Лондоне. И если мы сейчас вступив в неизведанные воды, то можем пустить пузыри.

— Наша стратегия предполагает, что мы будем отвечать ударом на удар, чтобы не вводить другие страны в искушение легкой добычи. Складчина своих не бросает!

— «Незевай» вполне справился с этим, — парировала Галина Ивановна.

Во всем мире, во всяком случае во всем известном Грише мире, нашлось бы, наверное, не более полудюжины людей, которые могли спорить с Алексеем Петровичем до хрипоты, отстаивая своё видение проблемы. Несогласных имелось, конечно же, куда больше, но обычно они уклонялись от прямого столкновения, хотя и оставались при своём мнении. Они могли запросто проголосовать против предложений Тропинина. Особенно при тайном голосовании. А вот тех, кто мог драться за каждое слово, нашлось бы не больше полудюжины. И среди них Галина Ивановна Эмонтай занимала особое место.

Во-первых, она была воспитанницей Ивана Американца, а значит переняла от него понимание того, как должна развиваться молодая страна. Имея за плечами такого учителя, она не боялась, что её слова воспримут, как отсебятину или блажь. Во-вторых, она воспитывалась в довольно свободных нравах, авторитетов не признавала. Да и сама по себе, уродилась не промах. Если сравнить с Варварой, которая росла в тех же самых условиях, Галина отличалась характером бойца.

Гриша сомневался, что в какой-либо ещё стране обычная женщина, то есть если она не являлась царицей или любовницей монарха, могла иметь такое влияния на общество. Во всяком случае ничего похожего он не встречал ни в европейских газетах, ни в книгах.

— Однако, данная стратегия подразумевает также выжидание удобного момента, — не сдавался Тропинин. — И на мой взгляд этот момент настал. Войны Европы с революционной Францией ввергнут Испанию в хаос, колонии потеряют поддержку метрополии и станут легкой добычей.

— Так давайте дождемся, когда они потеряют поддержку! Зачем же бежать впереди лошади?

Одобрительный гул показал, что Правление встало на сторону Галины Ивановны. Войны не хотел никто. Все хотели торговать и получать прибыль, слушать струнный квартет, а не нести напрасные расходы. А грядущий кризис испанских колоний пока оставался лишь предположением, во многом продвигаемым всё тем же Тропининым.

— Я предлагаю голосовать, — сказала Галина Ивановна. — Нас ждёт вторая часть опуса.

— Тайно? — слегка охрипшим голосом спросил Тропинин.

— Мне всё равно. Ни к чему скрывать свое мнение.

Правление проголосовало. Тропиинна поддержал один человек. Кирилл Бичевин. Остальные отвергли любые действия против испанцев, исключая чисто оборонительные.

Алексей Петрович понял что проиграл. Он ещё мог выловить тех, кто на вечере не присутствовал, но даже если бы все они поддержали его точку зрения, голоса разделились бы пополам. Хотя Гриша сомневался, что Анчо Мухоморщик поддержит войну, как и паромщик Родионов.

Народ отправился слушать вторую часть, а Тропинин в сердцах покинул «Олимп». Разумеется, Грише пришлось отправится с начальником, так как членом клуба он не являлся, а спорить с работодателем не желал.

* * *

Несколько дней после заседания Тропинин ходил сам не свой. Забросил дела, даже вроде как постарел и хромота стала заметнее. Кафе и рестораны больше не посещал, целый день сидел в своем Присутствии и раскачивался в кресле положив ноги на журнальный столик. Гриша так и не понял из-за чего начальник переживал больше — из-за невозможности выступить против испанцев или из-за того, что получил отлуп от других членов Правления. Проигрывать споры и оставаться в меньшинстве он явно не привык.

Однако, Алексей Петрович не стал бы тем, кем стал, если бы долго находился в плену хандры и расстроенных чувств. В какой-то момент его покачивания приобрели опасную амплитуду, так что передние ножки кресла стали отрываться от пола. Работа мозга явно требовала какого-то выхода.

Как уже понял Гриша из отдельных замечаний и мыслей вслух, главный вопрос для Алексея Петровича заключался в том, от чего можно получить больше пользы, от участия в разгорающейся войне или от соблюдения нейтралитета? С одной стороны Тропинин отчего-то верил, будто Испания из-за европейских войн потеряет контроль над американскими колониями. Используя момент, Тихоокеанские штаты могли продвинуться южнее залива Сан-Франциско, присоединить почти необитаемую Верхнюю Калифорнию. «Пока на эти земли не заявили права мексиканские бродяги, которые всё равно в конце концов, уступят их Штатам» — вот так непонятно формулировал мысль Алексей Петрович.

С другой стороны, начальник с радостью обменял бы любое из возможных приобретений за признание независимости. А вступление в войну на любой стороне подвергало эту стратегическую цель немалому риску.

Виктория существовала в состоянии неопределенности. Вроде Вермонта до присоединения к США, или пресловутого Берега Москитов. В банке Виктории, насколько знал Гриша, лежали отдельным фондом одиннадцать миллионов триста шестьдесят две тысячи четыреста восемьдесят