Бледный король - Дэвид Фостер Уоллес

с представлением о них. Я не видел его глаза или выражение лица; я находился за ним, отчасти потому что он в целом ходил быстрее меня – в детстве он называл меня «копушей», – хотя в тот день отчасти еще и из-за нашего очередного мелкого психологического конфликта, ведь я проспал и из-за меня он, по его точке зрения, «опоздал», отсюда и возникло что-то красноречиво нетерпеливое в его быстрой походке и спешке на станции СТА, на что лично я отреагировал, нарочито не ускоряя свою обычную походку или не особо стараясь за ним угнаться, оставаясь достаточно поодаль, чтобы его раздражать, но недостаточно, чтобы он развернулся и по-настоящему меня пилил, а также делал такой отсутствующий, апатичный вид – на самом деле во многом я вел себя именно как ребенок-копуша, хотя, конечно, в то время ни за что бы это не признал. Другими словами, базовая ситуация в том, что он раздражался, а я дулся, но мы оба осознанно не замечали ни этого, ни насколько для нас привычны мелочные психологические конфликты – оглядываясь назад, я думаю, мы постоянно строили друг другу гадости, и возможно, не больше чем из-за подсознательной привычки. Типичная динамика отцов и детей. Это даже может быть одним из источников подсознательной мотивации за моими равнодушной ленью и пассивностью в разных колледжах, ради денег за которые ему приходилось каждый день вставать и работать. Конечно, в то время все это было далеко от моего осознания, и уж точно не признавалось или обсуждалось между нами. В каком-то смысле можно сказать, отец умер из-за того, что мы оба не смогли осознать, насколько погружены в мелочные ритуалы конфликта или насколько на его брак повлияло, что матери так часто приходилось выступать между нами в роли посредника, – все мы разыгрывали типичные роли, чего никто не сознавал, прямо как машины, запрограммированные выполнять действия для проформы.

Торопясь через толпу на платформе, я увидел, как он раздвинул локтями двух крупных неповоротливых латиноамериканок, направлявшихся в открытые двери вагона, держа продуктовые сумки с веревочными ручками, одна из которых слегка закачалась взад-вперед, задетая ногой отца. Не знаю, шли эти женщины вместе или просто были вынуждены идти бок о бок из-за своего размера и давления окружающей толпы. После несчастного случая их не допрашивали, а значит, скорее всего, они успели сесть в вагон. Я к этому времени отставал всего на два-три метра и неприкрыто торопился, потому что прямо передо мной ждал поезд в центр, а мысль, что отец успеет, а я из-за промедления попаду к дверям, только когда они закроются, и увижу его выражение лица в обрамлении наклеенных омел, пока мы будем смотреть друг на друга через стеклянные двери, а поезд отъезжать, – думаю, любой представит его раздражение и отвращение, а также оправданность и торжество в нашем мелком психологическом конфликте из-за спешки и «опоздания», и я даже сейчас чувствую растущую нервозность при мысли о том, что он успеет, а я – нет, поэтому я пытался сократить между нами расстояние. До сих пор, по сей день, не знаю, понимал ли отец, что я прямо за ним или что в спешке чуть ли не расталкиваю людей, так как, насколько я знаю, он не оглядывался через плечо и не подавал мне никаких знаков. Во время всех дальнейших судебных разбирательств ни один ответчик или адвокат ни разу не оспорили факт, что поезда СТА не должны начинать движение, если не закрыты полностью все двери. Также никто не опровергнул мою версию точного порядка событий, и к этому времени я был максимум в паре метров за ним и видел произошедшее с, как согласились все, ужасной ясностью. Половины дверей вагона сдвинулись со знакомым пневматическим шипением, как раз когда отец добрался до них и выбросил руку вперед, чтобы они не закрылись и он мог протиснуться, и двери зажали его руку – по всей видимости, слишком сильно, чтобы отец либо протиснулся, либо смог их разжать и извлечь руку, – из-за, как оказалось, возможного сбоя в механизме дверей, регулирующем силу их закрытия, – к этому моменту вагон начал движение, тоже из-за очередного вопиющего сбоя – особые прерыватели между датчиками дверей вагона и пультом машиниста должны задействовать тормоза, если открыта любая дверь в любом вагоне (как можете представить, в последовавших после несчастного случая судебных разбирательствах мы все немало узнали об устройстве и технике безопасности поездов СТА), – и отцу пришлось трусить с постепенно растущей скоростью рядом с ним, поездом, оторвав руку от своей шляпы, чтобы колотить кулаком в дверь, пока двое или, возможно, трое мужчин внутри вагона у узкой щели в дверях уже пытались их раздвинуть или разжать, чтобы отец хотя бы извлек руку. Его шляпа, которую он ценил и хранил на особой колодке, слетела и потерялась в плотной толпе, где появился заметно расширяющийся просвет или разрыв – я имею в виду толпу дальше, ее я видел со своего места среди людей на краю платформы, которое находилось все дальше и дальше от расширяющегося разрыва или тропинки в расступающейся толпе, поскольку отцу приходилось бежать все быстрее и быстрее из-за ускоряющегося поезда, а люди отодвигались или отскакивали, чтобы их не столкнули на пути. Учитывая, что многие при этом держали многочисленные маленькие составные сумки и отдельно приобретенные упаковки, многие из них разлетались вокруг, кувыркались в воздухе или рассыпали содержимое над расширяющимся разрывом, когда покупатели катапультировали покупки в попытке отскочить с пути моего отца, так что одной из внешних характеристик просвета была иллюзия, будто в нем каким-то образом фонтанируют или идут дождем потребительские товары. Не менее сложными оказались вопросы причинно-следственной связи в юридической ответственности за инцидент. Технические данные производителя пневматических систем дверей не объяснили в полной мере, почему двери закрылись с такой силой, что здоровый взрослый мужчина не смог вытащить руку, и поэтому было трудно опровергнуть заявления производителя, будто отец – возможно, из-за паники или из-за травмы – сам не смог поступить разумно и вызволить ее. Мужчины, вроде бы пытавшиеся разжать двери изнутри, впоследствии пропали вместе с уходящим поездом и так и не были успешно опознаны – отчасти ввиду того, что следователи транспортной и городской полиции разыскивали их без особой агрессии, поскольку, возможно, даже на месте происшествия было ясно, что это гражданское, а не уголовное дело. Первый юрист моей матери разместил объявление в «Трибьюн» и «Сан-Таймс», чтобы эти двое или трое пассажиров откликнулись и дали показания в суде, но, как нам