Русский бунт. Кровавый год - Алексей Викторович Вязовский

Призыв к выборам в забытый парламент, повсеместное создание Национальной гвардии под руководством масонов — Версаль дрогнул и поспешил объявить о своем согласии на созыв Генеральных Штатов, а также о роковой ошибке с поспешным объявлением о беременности королевы.

— Врачи ошиблись, так бывает! — посыпались жалкие оправдания из королевского дворца.

— Это заговор младших принцев Бурбонов! Заговор против Франции! — громил Конти и Конде их кузен принц Эгалитэ, требуя их немедленного заключения под стражу.

— Давайте проведем независимую врачебную экспертизу, — предложили трезвые головы из парижской Ратуши, чей политический вес рос день ото дня.

Два в общем-то несвязанных между собой призыва возымели неожиданное последствие. Народ снова двинулся на Версаль, но уже в сопровождении Национальной гвардии. Régiment des Gardes suisses снова был во всеоружии, но Бурбоны на этот раз не решились развязать бойню. После долгих переговоров согласились переселиться в дворец Тюильри под охрану все тех же швейцарцев и доверить свою судьбу будущим Генеральным Штатам.

* * *

Как и ожидалось, герцог Фитц-Джеймс, как и многие генералы оказались убежденными роялистами — они не мыслили Францию без абсолютизма. Ну и пожалуйста, не очень-то и хотелось. Я всю эту публику спровадил в почетное заключение в Кассель и Берлин, а сам сосредоточился на вербовке маршала Сен-Жермена и его полковников, оказавшихся людьми более прогрессивных взглядов. Мы о многом говорили, обсуждали принципы, заложенные в мою «Речь в Парадном дворе», те изменения, которые с моей тяжелой руки начались в Европе. Кого-то пугала идея республики, кто-то был ярым сторонником концепции конституционной монархии. Настороженные, непонимающие моих планов, они потихоньку оттаивали, раскрывались. Особенно тогда, когда я на деле доказал, что не спешу вторгаться во Францию, силой навязывать ей кабальный мир, отторгать от нее территории. Даже армия, пусть и разоружения, сохранилась и ждала решения своей участи.

— Чего вы хотите, сир? — регулярно приставал ко мне Сен-Жермен, когда наше пребывание на берегу Рейна явно затянулось.

— Жду, пока народ Франции решит свою судьбу и появится правительство, с которым можно будет иметь дело, — честно признался я.

Увы, новости из королевства не радовали. Франция скатывалась в гражданскую войну семимильными шагами. В Париже собирались депутаты, готовилось открытие Генеральных Штатов, но одновременно сбежавший из Парижа Луи Жозеф Франсуа де Бурбон, 6-й герцог де Конти, объявил себя королем Людовиком XVII и начал на юге собирать армию роялистов. Его поддерживал Тулон, Вандея, вся Аквитания. Революционный Марсель, напротив, избрал своим лозунгом «Смерть тиранам!» и готовился к обороне. Народные собрания Эльзаса и Лотарингии поспешили объявить о своей независимости и обратились к Гессенской республике с просьбой об унии, как сделали мелкие рейнские княжества. Абсолютизм создал единое королевство, но не превратил окончательно его жителей во французов. Идея нации уже витала в воздухе — возможно, она тут же родилась, если бы я вторгся во Францию. Но я этого не делал. Лишь переместил свою армию в Страсбург — не как захватчик, а по просьбе местных властей. И привез с собой хлеб. Много хлеба! Мои войска встречали цветами и бодрыми маршами.

Между тем, события в центре Франции понеслись вскачь, потоки крови полились на берегах Луары, где в схватке встретились люди самозваного короля и наскоро слепленная из Национальной Гвардии народная армия, которую собрало Временное правительство во главе с принцем Эгалитэ, которое в свою очередь назначили Генеральные Штаты, погрязшие в пустой говорильне. Сражение закончилось с самыми печальными последствиями для Парижа. У принца Конти войсками руководили профессиональные офицеры, у «штатовцев» — вчерашние адвокаты. Обе стороны были преисполнены энтузиазма, но опыт победил с разгромным счетом.

Казалось, дни Генеральных Штатов и его Временного правительства сочтены. Принц Конти отправил ультиматум: незаконный парламент распустить, заложников из Тюильри освободить, встретить нового короля с поклонами, и тогда всем выйдет полная амнистия, но это не точно. Испуганные парижане тут же вспомнили обо мне, о том, что я готов дать хлеба, о том, что я враг абсолютизма и никому не навязываю свою волю (с чего они это взяли?). Прибывшая в Страсбург делегация депутатов парламента привезла с собой обращение ко мне жителей Парижа и Генеральных Штатов с мольбой о помощи и спасении.

Мы приступили к переговорам, ибо я сразу обозначил свою позицию: даром — за амбаром!

— Государь, народ Франции никогда не забудет вашего великодушия! — патетически восклицал глава делегации, бывший посол короля в Петербурге, Дюран де Дистрофф. — Вы накормили наших солдат, накормили эльзасцев. Спасите нас, голод — вот источник нынешнего хаоса.

Маршал Сен-Жермен, присутствовавший в зале для переговоров, еле сдержал смешок — он уже имел удовольствие меня отчасти раскусить. Я не подвел его ожиданий. Приказал принести блюдо с горой золотых монет.

— Ешьте! — обратился я к делегации.

Они испуганно посмотрели на гору золота и ничего не поняли.

— Не съедобно, да? Нужно зерно, а еще лучше мягкие булки. Вот тогда вы бы не разглядывали с удивлением мое угощение. Хорошо, попробуйте выстрелить хоть одной монетой из ружья. Тоже не выйдет? А ведь вы хотите от меня не только хлеба, но и защиты от принца Конти.

— Мы поняли, сир!!! Вы хотите денег за ваши услуги. Франция готова заплатить. Но мы разорены войной и беспорядками.

— Неправда! У вас есть духовенство, столетиями жировавшее за счет народа. Отнимите его богатства и отдайте мне! Возьму золотом и землями под военные базы.

Делегаты ахнули. Церковь во Франции владела десятью процентами всей земли, в ее закромах чего только не было. Речь шла о фантастической сумме, но я вовсе не горел желанием копировать Александра I, выставившего себя полным лохом, после того как «благородно» простил Франции разорение России во время наполеоновского нашествия.

— Господа! На Дунае стоят караваны барж с зерном из Венгрии, а в Германии склады ломятся от запасов картофеля. Все это уже через месяц-два будет во Франции, если мы договоримся.

Мы приступили к долгим торгам, и видит бог, с аристократами мне было бы легче договориться, чем с этими представителями третьего сословия, готовым удавиться за копейку.

* * *

Весенний ветер Кале оказался непривычно острым после сырой, слякотной осени Саксонии и промозглой зимы Польши и Пруссии. Он продувал насквозь, несмотря на плотный суконный мундир, и нес с собой горьковатый запах соли, йода и чего-то далекого, неуловимого — запах бескрайнего простора. Мы добрались до этого края земли, до самой оконечности континента, куда я стремился с момента