Йарахонг. Город и тьма - Наталья Гунина

— Наслышан о ваших неприятностях. Возможно, я смогу чем-то помочь?

— Они грозятся собрать совет и добиться нашего изгнания, — после затянувшегося молчания мрачно проговорил один, — объявят темными — и кирдык.

— Кишка тонка, — огрызнулся второй, — со Старшей спорить.

— Да и не виновны мы ни в чем. Милостью Нанутлишочи искажаем только себя и храм. А если кому что почудилось, мы за это не в ответе.

— А нечего было незваными к нам соваться! К пламени, небось, просто так ворваться не посмеют.

— Но то искажение уже спало, и двух часов не продержалось.

— Вы не лжете, — кивнул Игнасий, мягкое тепло в средоточии подтверждало их правоту, — и если будет необходимость, я готов свидетельствовать об этом публично.

Парни заметно выдохнули. Но задавать им вопросы напрямую, похоже, было бесполезно. Воспримут в штыки.

— Я хотел проконсультироваться с вами по одному вопросу, — продолжил Игнасий после паузы, — но, может, стоит дождаться Старшую? Когда она вернётся?

— Спрашивай сейчас! — тряхнул головой зеленоволосый.

Второй насупился, но промолчал.

— Насколько широки возможности Искажений?

— Ты! Что ты, нахрен, задумал? — мгновенно ощетинились оба.

Запах озона усилился. Воздух стал тяжелым и душным, как перед грозой. Игнасий на миг прикрыл глаза. Ошибся. Божество Нанутлишочи слыло взбалмошным и вспыльчивым. Не стоит привлекать его излишнее внимание, если не хочешь щеголять искаженным обликом. Пусть даже всего пару часов.

— Ничего не задумал. И ничего не собираюсь у вас просить. Мне надо знать, возможно ли для кого-то стать птицей, чтобы следить за человеком несколько часов.

Младший из ребят нервно хохотнул, раскинул руки, его силуэт подернулся рябью. Спустя секунду с этого места взмыла большая желтая птица, перекувырнулась под потолком и спикировала вниз. В момент приземления в пол ударили уже не птичьи ноги, а подошвы ботинок. Воздух слегка посвежел.

— Вот, — серьёзно проговорил парень, — но только в этих стенах.

— А Старшая?

— Она может. Но не станет, — отрезал он.

— А кто-то другой? С помощью предмета или чего-то подобного?

— Нет, — нахмурился один.

— Да, возможно, — возразил второй, — Старшая упоминала, что раньше был артефакт, но мы не знаем деталей.

Первый ткнул говорившего локтем в бок и скорчил рожу.

— Тебе надо дождаться её, — в один голос проговорили оба, — если это и было, то слишком давно. Мы ничего не знаем.

— С вашего позволения я зайду позже. Надеюсь, мне удастся ее застать.

Он попрощался и вышел. Отойдя на несколько шагов, Игнасий стянул перчатки и потер переносицу. Такие беседы чудовищно утомляли, но пора было двигаться дальше. Он обязательно сюда вернется, но перед этим заглянет в городскую библиотеку. Возможно, там, в архиве, ему удастся найти записи об артефактах, утерянных в прошлом.

Игнасий перебирал в голове найденные сегодня факты, как цветные камушки, которые могут оказаться драгоценностями, а могут и простым стеклом. Оружие, спрятанное под плащом жреца-пророка. Тайные встречи, замаскированные под прогулку. Галка, чью тайну он еще не разгадал, но которая могла быть связана и с богом пророков Ахирратом, и с утерянным артефактом изменчивого Нанутлишочи.

Интерлюдия 1

Ты стонешь и мечешься во сне. Что тебе чудится там, за закрытыми веками? Что ты видишь?

Распластанное на мозаичном полу тело. Спутанные, залитые красным, волосы. Мама? Это не должно, не может быть твоей матерью! Ты хочешь бежать к ней, но ноги не держат, колени превратились в вату. Ты отчаянно цепляешься за дверной косяк — только бы не упасть! Шершавая древесина — единственное настоящее здесь, всё остальное — морок, ложь. Неправда. И когда ты почти убеждаешь себя, что такого не может быть, а это всего лишь куча тряпья, она шевелится и хрипит. Кто-то из стоящих над ней, бьет железным оконечьем посоха. Летят темные брызги. Ты явственно видишь у себя в голове, что этот, страшный, сейчас обернется и заметит тебя, и начинаешь беззвучно пятиться. Назад, во тьму коридора. Уже оттуда, из темноты, ты слышишь голос:

— Все. Теперь это пророчество не сбудется. Жаль, что оно указало на неё, но ничего не изменишь. Впереди нас ждет только удача.

— А где её щенок? На кухне?

Ты поворачиваешься и бежишь по узким коридорам, снова, как тогда, как каждую ночь. Приоткрытая дверь оглушительно скрипит, когда ты ее толкаешь, и сердце падает вниз — все, все слышат этот звук! И позади топот множества ног, а земля во дворе хватает за ступни, и колени снова слабеют.

Ты просыпаешься с отчаянно бьющимся сердцем. Нищенская подстилка липнет к потной коже. Лицо мокрое. Ты судорожно хватаешь ртом воздух и рыдаешь беззвучно, так, чтобы тебя не услышали, хотя здесь, в темноте, ты один.

От ледяного ночного ветра тебя бросает в дрожь. Ты снова кутаешься в рванье и крепко сжимаешь засаленную соломенную лошадку — единственное, что у тебя осталось. Суешь палец с обгрызенным ногтем в рот, покачиваешься взад-вперед и внезапно вздрагиваешь, ощутив затылком движение воздуха, тёплое, как дыхание. Ты обнимаешь сам себя за плечи, так, как обнимала тебя мама, и шепчешь: «Я отомщу им всем. Я отомщу». Ты не чувствуешь, как ещё один неразличимый шепот сливается с твоим. Мы отомстим.

Глава 3. Потерявшийся

День для Юржина начался с дождя. Чуть ниже городского плато ливень шел стеной, падал потоками со скальных выступов, вырывал с корнями цепляющуюся за камни траву. Выше, на тропе к Благословенному городу, морось висела в воздухе плотной влажной пеленой, так что каждый, очутившийся там, враз оказался бы мокрым.

Ближе к обеду облака иссякли, истратив запас воды. Сквозь них проглянуло солнце. Караван паломников, переждавший ливень на стоянке ниже по склону, входил в Город тысячи храмов. Сверкали кольца на уздечках лошадей и мулов, подпрыгивали на брусчатке колеса повозок, звенели колокольцы в гривах, блестели белозубые улыбки, копыта выбивали из луж брызги и солнечных зайчиков. Лучи искрились в лужах, куполах и золоченых барельефах, играли в витражах, оживляли бликами лица статуй.

Юржин глазел по сторонам. Его восхищало всё. Диковинная резьба на стенах. Замысловатые окошки и фронтоны. Улыбающиеся прохожие в цветастых нарядах. И, конечно, храмы — множество и множество. От пышных, изукрашенных золотом и цветной эмалью, до нарочито простых, будто вырубленных из куска скалы.

— Не вертись, Юржин. У тебя, что, ветер в голове? Ты не дикарь. Веди себя с достоинством.

Дядя ехал верхом, высоко задрав подбородок, словно его ничто не интересовало. Он, конечно, многое видел, и даже однажды побывал здесь. Вот и сейчас