Адмирал Империи – 57 - Дмитрий Николаевич Коровников

шли в идеальном построении, как парадная колонна на смотре, только вместо парада их ждала скорая битва. Дюжина разрозненных, потрепанных кораблей против организованного клина — Усташи прекрасно понимал, что это означает. Его вырвавшиеся из ближнего боя дредноуты просто будут смяты и уничтожены за считанные минуты, разорваны на части концентрированным огнем и таранными ударами, даже не успев сформировать оборонительную «линию».

Мысли Усташи работали с лихорадочной быстротой, перебирая варианты, как утопающий хватается за соломинки. Собрать эскадру невозможно — балтийцы не дадут этого сделать. Встретить Хромцову организованно — нет времени и сил. Отступить — некуда, позади только пустота космоса. И тогда в его голове родилось решение, продиктованное не столько тактическим расчетом, сколько яростным отчаянием загнанного в угол хищника. Если нельзя выиграть большую битву, нужно попытаться переломить её ход одним точным ударом. Уничтожить флагман этой паразитки Настасьи Зиминой, обезглавить семнадцатую дивизию — и тогда, может быть, только может быть, её корабли прекратят это самоубийственное сопротивление, отпустят его эскадру.

— Штурман! — голос Усташи обрел ту ледяную четкость, которая приходит с окончательным, бесповоротным решением. — Видите «Елизавету Первую»? Курс на неё! Максимальная скорость! Идем на таран!

Молодой штурман на мгновение замер, не веря своим ушам. Таранить флагман противника в разгар боя, когда вокруг творится хаос, когда в любой момент можно получить удар с неожиданной стороны — это было безумием. Но взгляд единственного глаза Усташи не оставлял места для возражений.

«Силистрия», несмотря на зияющие пробоины в левом борту, несмотря на дым, струящийся из поврежденных отсеков, все еще оставалась грозной боевой машиной. Двенадцать тысяч тонн брони и оружия, флагман тихоокеанского флота, корабль, построенный для того, чтобы ломать и крушить. Её двигатели взревели, выбрасывая столбы раскаленной плазмы, и стальная махина рванулась вперед, набирая скорость с каждой секундой.

Впереди, в каких-то нескольких десятках километров, находилась её цель — линкор «Елизавета Первая», флагман Настасьи Зиминой. Но корабль был не один — он был намертво сцеплен магнитными тросами с тяжелым крейсером противника, и между ними уже шла абордажная схватка. В разрывах обшивки, пробитых плазменными зарядами, мелькали вспышки выстрелов. Фигуры в боевых скафандрах перемещались по изуродованным корпусам, цепляясь за выступы, ведя огонь из личного оружия. Два корабля слились в единое целое, как сиамские близнецы, соединенные не плотью, а металлом и магнитными полями…

…На «Елизавете Первой» контр-адмирал Настасья Николаевна Зимина в последний момент увидела приближение «Силистрии» на единственном уцелевшем экране. Времени на маневр не было — даже если бы её корабль не был связан с крейсером противника, даже если бы двигатели работали на полную мощность, уйти от тарана было уже невозможно. Расстояние сокращалось слишком быстро, а «Силистрия» шла прямо на них, как снаряд, выпущенный из орудия.

— Всем постам! — голос Зиминой разнесся по внутренней связи, пробиваясь сквозь грохот близких взрывов и треск пожаров. — Приготовиться к удару! Закрепить раненых! Загерметизировать все переборки! Удар через тридцать секунд!

Но даже эти тридцать секунд растянулись в вечность. Зимина смотрела на приближающийся таран и думала о своих людях — тех, кто сражался в коридорах с абордажными командами, тех, кто горел заживо в орудийных башнях, тех, кто задыхался в разгерметизированных отсеках. Все они пошли за ней, доверились её решению остаться и принять бой. И теперь все они погибнут здесь, в этом холодном космосе, так далеко от дома.

Удар пришелся точно в корму «Елизаветы Первой», туда, где располагались главные двигательные установки — сердце любого космического корабля. «Силистрия» врезалась в линкор и её усиленный таранный форштевень пробил броню, словно она была сделана из бумаги. Металл смялся, переборки лопнули, как натянутые струны, три главные силовые установки были уничтожены мгновенно. Реакторы, каждый размером с дом, просто перестали существовать, превратившись в спрессованную массу искореженного металла и разорванных труб.

Ударная волна прокатилась по всему кораблю, от кормы до носа, срывая людей с ног, разбрасывая их по отсекам, как кукол. Те, кто не успел закрепиться, полетели в переборки, ломая кости. Незакрепленное оборудование превратилось в смертоносные снаряды, проносящиеся по коридорам. Свет погас на несколько секунд, прежде чем включилось аварийное освещение, окрасив все в зловещий красный цвет.

«Елизавета Первая» содрогнулась и замерла. Без двигателей она превратилась в огромный металлический гроб, дрейфующий в пространстве. Корабль все еще мог стрелять из уцелевших орудий, все еще мог сопротивляться, но маневрировать, уходить, атаковать — все это стало невозможным. И теперь к нему были прикованы сразу два вражеских корабля — крейсер спереди и «Силистрия» сзади, вцепившиеся в добычу, как два хищника, делящие тушу.

После удара наступила странная пауза, словно все три сцепившихся корабля переводили дыхание после этого чудовищного столкновения. Но длилась она недолго. Шлюзы «Силистрии» начали открываться, и оттуда через рукава-переходы хлынули штурмовые отряды — морская пехота тихоокеанского космофлота, элита из элит, люди, для которых абордажный бой был не просто специальностью, а искусством. Они шли волна за волной, и во главе их шел сам вице-адмирал Усташи — его фигуру в боевом скафандре нельзя было спутать ни с кем другим.

Защитники «Елизаветы Первой» встретили их огнем, но силы были слишком неравными. Контрабордажные команды корабля уже вели бой с космопехами с крейсера, сцепившегося с ними спереди двадцать минут назад. Они сражались в носовых отсеках, отстаивая каждый коридор, каждую каюту, но теперь на них обрушился удар с другой стороны. Зажатые между двумя потоками атакующих, с врагами и спереди, и сзади, балтийцы были вынуждены постепенно отступать к центральным отсекам корабля.

Бой в коридорах линкора был жестоким и беспощадным. В узких проходах, где негде было укрыться, где каждый поворот мог стать последним, люди убивали друг друга с расстояния в несколько метров. Автоматические винтовки выплевывали очереди, пули рикошетили от переборок, искры высекались из пробитого оборудования. Гранаты взрывались, выбивая целые секции, превращая отсеки в завалы из искореженного металла. Враги были в три раза многочисленнее, и с каждой минутой это превосходство только росло — все новые и новые штурмовики вливались в бой через пробоины в корпусе.

Получасовой бой в замкнутом пространстве корабля превратился в кошмар для обеих сторон, но для защитников — в особенности. Они теряли людей с каждой минутой, отступали все дальше, оставляя за собой коридоры, устланные телами. Машинное отделение пало первым — последние техники заперлись там и сражались до конца, но их было слишком мало. Орудийные башни замолкали одна за другой, когда штурмовики добирались до них через вентиляционные шахты и аварийные люки. Медотсек держался дольше других — даже раненые взяли оружие и сражались, лежа