Бездарь из столицы - Максим Казанцев

Но это уже была не уверенность. Это была злоба того, кто впервые столкнулся с чем-то, что не может контролировать. С чем-то, что оказалось сильнее его древней, испепеляющей мощи.

Атака сменилась. Кайрон отбросил попытки искушения и тонкого подавления. Теперь он обрушил на сознание Марка весь свой гнев, всю мощь души, тысячелетиями копившей силу в заточении. Это было уже не давление — это было уничтожение. Древний не просто хотел занять его тело — он стремился стереть саму память о Марке из вселенной.

Пространство вновь исказилось. Черный пол раскололся, и из трещин хлынула багровая лава забытья. Она не обжигала — она растворяла, стирала, превращала воспоминания в пепел. Воздух наполнился визгом миллиона голосов — это кричали те, кого Кайрон уничтожил тысячелетия назад, чьи души стали жертвами его могущества и величия.

Марка швыряло в этом хаосе, как щепку в урагане. Он чувствовал, как границы его «я» становятся расплывчатыми, как самые ранние, детские воспоминания — запах маминых пирогов, ощущение отцовских рук, подбрасывающих его к потолку — тускнеют и ускользают, как вода сквозь пальцы.

«Я… это я? Марк? Или уже нет?»

Мысль, полная паники, пронеслась в том, что еще оставалось от его разума. Это была ловушка. Кайрон заставлял его усомниться в самом себе, и это было страшнее любой физической боли. Но именно в этом водовороте небытия он смог найти точку опоры. Не яркое воспоминание. А ощущение. Едва уловимое ощущение холодного камня под щекой. Липкой теплой крови на виске. Той самой, что разбудила древнее зло. Это была боль. Реальная, физическая, его боль. Якорь, связывающий его с миром, с его телом, которое там, наверху, все еще боролось за жизнь.

«Мое тело. Моя кровь. Моя боль. МОЕ!»

Он ухватился за это чувство, как тонущий за соломинку. И из этого крошечного семени реальности снова проросла его ВОЛЯ. Вместо того чтобы пытаться противостоять лавине, он сделал нечто иное. Он пропустил ее через себя. Он вспомнил все.

Не сопротивляясь, он позволил Кайрону обрушить на себя всю боль, которую древний в нем нашел. Хруст костей. Крик матери. Белые стены больницы. Холодное безразличие судьи. Ухмылку Антона. Он прожил это снова. Каждый момент. Каждую секунду агонии.

Но он не сломался. Он принял эту боль. Сделал ее своей частью. Он не пытался ее забыть или подавить — он признал ее, и тем самым лишил Кайрона власти над ней.

Древний Артефактор ждал, что его жертва сдастся, затрепещет, исчезнет. Но вместо этого он столкнулся с чем-то новым. С тишиной. С принятием. С огромной, всепоглощающей грустью, которая была сильнее любой ярости.

— Что ты делаешь? — прозвучал Голос, но теперь в нем слышалась не только ярость, но и недоумение, и… тень страха. — Прекрати! Это не твое!

Но было уже поздно. Марк, проходя сквозь ад своих воспоминаний, не просто выживал. Он закалялся. Его воля, прошедшая через все круги личного ада, перестала быть просто силой. Она стала несокрушимой. Он больше не защищался. Он продолжал быть! И его бытия, самого факта его существования, оказалось достаточно, чтобы древнее зло начало отступать.

Ярость Кайрона достигла апогея. Он, Великий Артефактор, повергнувший свою цивилизацию, не мог сломить волю какого-то нищего Бездаря! Это было невозможно! Это было оскорблением всему, что он есть! В своей слепой ярости он совершил роковую ошибку. Вместо того чтобы искать новые слабости, он сконцентрировал всю свою оставшуюся мощь на самом сильном, наиболее болезненном воспоминании Марка — на начальном моменте аварии. Он попытался раздавить его этой болью, увеличить ее в тысячу раз, сделать единственной реальностью.

Он обрушил на Марка всю тьму того вечера. Ослепляющий свет фар. Вид несущегося на них внедорожника. Ужас в глазах родителей. Свою собственную беспомощность. Но то, что должно было стать последним ударом, стало спасительной соломинкой для Марка и началом конца для Кайрона.

В самый пик этой атаки, в самом центре этого кошмара, Марк внезапно увидел то, чего не замечал раньше. То, что его мозг, защищая хозяина, вытеснил. Видение было кристально четким, будто его вставили в сознание сейчас. Мгновение до удара. Он не просто смотрел на фары. Он видел лицо за рулем.

Антон Волков. Его глаза были не рассеянными или испуганными. Они были холодными, сосредоточенными, и его губы были растянуты в тонкой, удовлетворенной ухмылке. Его руки уверенно лежали на руле, направляя многотонную машину прямо на них. Это был не несчастный случай. Это было УБИЙСТВО!

Данная страшная истина, как удар молота, обрушилась на него. Но вместо того, чтобы сломать, она дала ему последнюю, решающую силу. Вся его боль, все его горе обрели смысл, цель, имя. Он был готов, готов сделать ответный ход!

Это не была битва двух магов. Это было столкновение двух вселенных. Одна — древняя, выверенная, математическая, основанная на силе и контроле. Другая — молодая, дикая, хаотичная, основанная на чистой, необузданной эмоции.

Его воля, прошедшая через очищение страданием, кристаллизовалась в нечто абсолютное. Она не боролась с Кайроном. Она просто… отрицала его право на существование здесь.

«УЙДИ»!

Мысль прозвучала не как просьба или приказ, а как непреложный закон мироздания, высеченный в вечности.

Раздался оглушительный, беззвучный вопль — вопль ярости, ужаса и тысячелетнего отчаяния. Багровая фигура Кайрона, такая могущественная и величавая, вдруг задрожала, как изображение на воде, и стала рассыпаться. Ее очертания расползлись, превратившись в вихрь искр и черного дыма.

— НЕТ! — загремел Голос, но теперь он был полон не власти, а животного страха. — ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! Я… КАЙРОН… Я…

Его слова утонули в нарастающем гуле. Пространство вокруг Марка, это черно-багровое чистилище, стало трещать по швам и осыпаться, как старые обои. В его разуме грянул взрыв белого, слепящего, абсолютного света. Не было звука. Не было боли. Был только всепоглощающий катарсис, мгновение полного уничтожения и очищения.

А потом пришла — тишина…Не та, что была раньше — звенящая и напряженная. Эта была густой, тяжелой, как свинец, и абсолютной. Словно после мощнейшего взрыва, оглушившего все вокруг.

Тишина и покой…

Глава 3. Наследник древнего

Сознание возвращалось к Марку медленно, нехотя, будто выныривая из густой, вязкой смолы. Первое что он почувствовал, придя в себя — БОЛЬ и ХОЛОД!

Боль была невыносимой, она будто раздирала все его тело на части. Из носа и ушей текла кровь. Он был пуст. Выпотрошен. Разорван изнутри. Голова раскалывалась, а каждый вздох отдавался огненной резью в ребрах. Но он был здесь. В своем теле. В своей,