Лекарь Империи 10 - Александр Лиманский

— Я уверен, этот человек находится на грани жизни и смерти, — я говорил медленно, размеренно, как будто ставил диагноз. — В коме? Или в состоянии, которое наша медицина не может объяснить? И все лекари в один голос твердят, что его нужно… отпустить. Прекратить поддерживающую терапию. Дать умереть с миром.

В камине треснуло полено, и сноп искр взметнулся вверх по дымоходу. Громов вздрогнул от резкого звука, словно от выстрела.

— Но этот человек дорог Его Величеству. Настолько дорог, что он готов пойти на все. Даже на сотрудничество с такими… неоднозначными личностями, как эти, — я кивнул в сторону «Канцелярии» — Даже на тайные встречи в подвалах. Даже на риск разоблачения.

Еще одна пауза. По их вытянутым лицам я понял, что попал в точку. Они не смогли скрыть от меня удивление.

— Именно поэтому была нужна эта проверка, — продолжил я. — Именно поэтому — в этом подвале. О ней не должен был знать вообще никто. Ни министры, ни генералы, ни придворные. Никто. Потому что любая утечка информации — это конец.

Я выдержал взгляд Императора. Серые глаза смотрели на меня в упор, и в их глубине плясали тени.

— И я должен был ее пройти, — сказал я. — Доказать, что я не просто хороший лекарь. Не просто талантливый диагност. А человек, способный сделать невозможное. Спасти того, кого все остальные признали безнадежным.

Последние слова повисли в воздухе. Тишина была абсолютной — слышно было только потрескивание дров в камине и тяжелое, прерывистое дыхание Громова.

— И я ее прошел.

— Двуногий, смотри! — восторженно зашептал Фырк, перебегая по моему плечу с азартом спортивного комментатора. — Васнецов восхищен — глаза блестят как у кота, который добрался до сметаны! Громов в шоке — челюсть отвисла, того гляди слюни потекут!

Бурундук был прав. Васнецов смотрел на меня с нескрываемым, почти отеческим одобрением. Громов выглядел так, будто увидел призрака.

— Шелестова… ох, двуногий, она на тебя смотрит как… как голодная кошка на миску с валерьянкой! Губы облизывает, дыхание участилось. Кажется, ты ее впечатлил! Или она решает, с какой стороны тебя лучше сожрать!

Картинка сложилась. Теперь главный вопрос — что это за пациент? И выдержу ли я сам эту ношу? Триумф смешивался со смертельной усталостью. Я выложил на стол все свои карты, и теперь ход был за Императором.

— А Серебряный… — продолжал свою трансляцию Фырк. — У него такая ухмылочка! Знаешь, как смотрят отцы, когда их сын забивает первую шайбу? Вот точно такая же! Он в тебя верил, двуногий!

По лицу Императора по-прежнему невозможно было прочитать ничего. Идеальная маска власти. Ни единой эмоции. Ни намека на мысли. Политик высшего класса, прошедший огонь, воду и бесконечные подковерные интриги.

Я решил рискнуть. Сосредоточился, направил свой дар, свой внутренний Сонар, на Александра Четвертого и… ничего. Абсолютно ничего.

Это было все равно что пытаться просканировать толстую каменную стену. Или свинцовый саркофаг. Пустота. Непроницаемый барьер, глушивший мой дар на корню.

— Фырк, можешь заглянуть внутрь Его Величества? — мысленно спросил я.

Бурундук на моем плече поежился, и его шерстка встала дыбом.

— Не-а, двуногий. Не могу и не буду. И не спрашивай почему. Просто… не могу. Там такая защита, что лучше даже не соваться. Как будто пытаешься голыми руками в раскаленный реактор залезть.

— И ты Ррык? — посмотрел я на льва.

— Даже близко к нему не подойду, — прогудел Ррык из своего угла. Призрачный лев выглядел… встревоженным? — Слишком много магии. Слишком много артефактов. Он как ходячая крепость. От него фонит, как от прорванной магической плотины.

Понятно. На Императоре столько защитных амулетов и артефактов, что он практически непроницаем для любого магического воздействия. Параноидально, но умно. Впрочем, для правителя Империи паранойя — это просто здоровая осторожность.

Александр Четвертый наконец усмехнулся. Уголок губ дрогнул, пополз вверх. Первая искренняя эмоция за весь вечер.

— Интересная теория, Разумовский. Очень интересная. Но скажите — если все это была проверка, то зачем понадобился последний эпизод? Отравление охранника?

Я пожал плечами.

— Одно дело — рассказы о моих способностях. Слухи. Легенды. «Говорят, Разумовский может диагностировать что угодно». Красиво звучит, но это просто слова. Даже если их произносит магистр Серебряный. Другое дело — моя идеалистическая готовность всех спасать. «Илья спасет даже безнадежных. Он не даст умереть и одному ради большинства». Тоже красиво, но опять же — слова, слова, слова.

Я сделал паузу очень уместную, чтобы они успели переварить сказанное.

— И совершенно третье — своими глазами увидеть, на что я способен в критической ситуации. Когда счет идет на секунды. Когда нет времени на раздумья. Когда нужно действовать здесь и сейчас.

Они хотели увидеть не только мои знания, но и мою реакцию. Не запаникую ли я? Не растеряюсь? Смогу ли действовать под давлением, когда на кону человеческая жизнь, да еще и в присутствии первого лица государства? Это был тест на стрессоустойчивость. И я его сдал.

— Давайте я заочно пройду вашу очередную проверку, — предложил я с легкой улыбкой. Выложи перед ними все козыри. — Раз уж мы играем в открытую.

Император приподнял бровь. Жест означал «продолжайте».

— Это был нейротоксин замедленного действия. Если точнее — синтетическое производное тетродотоксина с добавлением модифицированного батрахотоксина. Военная разработка, если не ошибаюсь. Проект «Медуза»?

Громов ахнул. Громко, театрально, как актер на сцене.

— Но как⁈ Это же экспериментальный состав! Секретная разработка Императорского НИИ токсикологии! Откуда вы…

— Федор Ильич, — мягко, но с нотками стали в голосе прервал его Васнецов. — Помолчите.

Бедный Громов. Он, видимо, и есть куратор этого НИИ. Сейчас он чувствовал себя так, будто я залез в его личный сейф и вытащил на всеобщее обозрение самые охраняемые секреты.

— Читал о нем в медицинском вестнике. Еще на стадии экспериментов. Определил по триаде симптомов, — продолжил я, наслаждаясь произведенным эффектом. — Прогрессирующий паралич дыхательной мускулатуры — началось с межреберных мышц, потом диафрагма. Классика для этой группы токсинов. Сознание при этом полностью сохранно — мозг получает достаточно кислорода до самого конца. Жестоко, кстати говоря.

Я шагнул ближе к охраннику, который недавно «умирал». Тот смущенно отвел взгляд.

— Характерный цианоз губ — не такой, как при обычной асфиксии. Синюшность с фиолетовым оттенком. Специфично именно для батрахотоксина. Мелочь, но показательная.

— Невероятно, — выдохнула Анастасия. — Вы все это заметили за несколько секунд?

— Профессиональная деформация, — пожал я плечами.

Как пианист не думает, куда ставить пальцы, — просто играет. Так и я. Хотя в прошлой жизни за такие знания о военных ядах меня бы самого… проверили. С пристрастием. И вряд ли отпустили бы.

Я повернулся к Императору.

— Вы дали