Вечные каникулы - Скотт Киган Эндрюс

Он отступил назад, держа ладонь на рукояти пистолета.

Нож, словно свинец, тяжело лежал в руке. Я смотрел на Хиткоута широкими напуганными глазами, а он незаметно покачивал головой, будто пытался отрицать происходящее. Я огляделся, осмотрел море окровавленных, замерших в ожидании и волнении лиц. И Дэвид, удивлённый, но привлеченный моими сомнениями.

— Давайте-давайте, юноша, — резко бросил он. — Вы знаете, что делать, если хотите к нам присоединиться. Забейте скотину. Заслужите спасение. Оберегите себя.

Я подумал о двух мужчинах, которых связал на посту. Если бы я убил их и разобрался с рубежами на реке, мы бы смогли эвакуировать школу незаметно для войск у ворот.

Я подумал об офицерах, которых освободил. Если бы я их не отпустил, то Бен Вудхэмс, та девушка, Рассел и Джонс остались бы в живых.

Я подумал о Маке. Если бы я убил его до того, как он захватил власть, тогда Матрона не пережила бы своих испытаний, и было бы спасено бессчётное количество жизней.

Если бы я делал то, что необходимо, очень многие остались бы живы.

Каждый раз, когда я сохранял кому-то жизнь, становилось только хуже. Мак был прав. И Хиткоут всё равно умрёт.

Я подошёл, склонился над дрожащим мальчиком, прошептал: «Прости» и перерезал ему горло. Всё это время я не переставал смотреть в лицо Маку. Даже на изуродованном, на нём явственно читалось выражение триумфа. Это было самое ужасное зрелище, что мне приходилось видеть.

Он изобразил аплодисменты, пока вся толпа запела осанны.

Когда я выпрямился, то заметил в толпе Матрону. Она плакала. По её щекам текли красные слёзы. Только в этот миг я осознал, что сам плачу.

Двое мужчин держали Хиткоута, пока тот бился и дёргался в предсмертных судорогах, и собирали льющуюся из его горла кровь в самую обычную салатницу. Когда его судороги, наконец, прекратились, а чаща наполнилась свежей кровью, Дэвид шагнул вперёд, взял чашу и протянул мне. Он поднёс её к моим губам. Мои ноздри наполнились металлическим ароматом скотобойни.

— Выпей крови агнца, и переродись до самой души, — произнёс он.

Он не осознал, что я уже переродился.

Я сделал два коротких вздоха и подался вперёд, чтобы отпить.

В тот же момент я крепче сжал рукоять ножа и изо всех сил ткнул Дэвида в грудь, целясь в сердце.

Лезвие отскочило от пуленепробиваемого жилета, который Дэвид носил под пиджаком, и упало в траву.

И тогда разверзся ад.

Глава семнадцатая

Я не ожидал, что выживу. Если бы выбор стоял чётко — убить Хиткоута, или умереть самому — мне хочется думать, что я выбрал бы собственную смерть.

Беда в том, что у меня был нож, а Дэвид стоял в трёх метрах от меня. Если я дёрнусь в его сторону, меня пристрелят ещё на полдороги. Единственный способ убить его — это вынудить подойти ко мне. А единственный способ этого добиться — это убить Хиткоута и продолжить ритуал. Я понимал, едва я перережу горло этому бедолаге, это будет мой единственный шанс убить Дэвида. Уговор такой. Разумеется, секунду спустя после того, как мой нож пронзит сердце этой сволочи, мне прострелят голову. Я был не против.

Однако он не умер. Как и я. И мне придётся жить с тем, что я хладнокровно зарезал собственного друга. Уснуть мне не давали другие кошмары, но молящий шёпот Хиткоута будет вечно звучать у меня в ушах.

* * *

— Ой, — произнёс Дэвид, ухмыляясь.

Затем он пнул меня коленом по яйцам. Я скрючился, и он снова ударил меня коленом, на этот раз, по лицу, разбив нос и опрокинув на спину. Я споткнулся и упал. По толпе пронёсся рёв, и все бросились на меня. Повсюду мелькали ноги и руки, слышались крики и вопли. Ботинки впивались в каждый сантиметр моего тела, мне удалось поднять локти и прикрыть голову, но толку с этого было мало.

Я услышал жуткий хруст, и моя рука переломилась надвое. Я закричал в агонии, в голове всё поплыло. Возникло ощущение, будто я воспарил над землёй. Я начал отходить.

Затем началась стрельба. Побои прекратились практически мгновенно, крики злобы сменились воплями страха. Я услышал слева и справа топот бегущих ног, резкий настойчивый стук пулемёта, окрики Мака и Дэвида, отдающих приказы. Всё моё тело болело, а рука просто выла в агонии. Голова была в два раза больше. Я попытался восстановить дыхание. Нельзя в таком виде валяться на открытом месте. Затем я почувствовал, как меня подхватили под руки и подняли. Я открыл глаза, но перед глазами мелькали лишь разноцветные пятна; сплошная бессмыслица. Меня так часто били по голове, что возникло ощущение, будто мозг в черепе болтается по сторонам. Кто бы мне ни помогал, но ему удалось поставить меня на ноги, и я сделал несколько неуверенных шагов.

— Вниз!

Матрона.

Она толкнула меня вперёд и я распластался на траве. Приземлился я на больную руку и тут же вырубился.

Когда я вновь пришёл в себя, то понял, что снова двигаюсь, ковыляя следом за Матроной, которая меня поддерживала. До меня доносились звуки боя, но я не мог сказать, где он происходил. Находились ли мы в самой гуще, или оставили её позади? Я ощутил, как по лицу скользнула ткань, и меня втолкнули в палатку. Зрение начало потихоньку проясняться, я начал различать формы и цвета.

— Сиди здесь, — сказала Матрона, сажая меня на стул.

Зрение и слух продолжали восстанавливаться. Снаружи творилась натуральная мясорубка. Прибежала Матрона с аптечкой.

— За руку держишься, она сломана?

Она тяжело дышала и постоянно огладывалась через плечо в сторону выхода из палатки.

— Похоже.

— Будет больно — предупредила она, взяла меня за руку и слегка её повернула, пытаясь найти место перелома и вправить кость.

Я снова вырубился.

Когда чувства вновь вернулись ко мне, моя рука висела на перевязи и была крепко примотана к груди. Я поднял взгляд и увидел, что Матрона боролась с нападавшим. В глазах всё ещё по-прежнему плыло, и деталей рассмотреть я не мог, но я видел, что она проигрывала. Я огляделся в поисках оружия и увидел у своих ног аптечку. Я наклонился и поднял её здоровой правой рукой. Я попытался встать, но ноги были как желе. Я сумел подняться, но завалился набок и упал