Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

наоборот? Когда это успело измениться? Порхает по чужому кабинету и заставляет всё пахнуть сиренью. Или шагает впереди, будто он сам не знает, где тут их недолазарет.

– Что, папа сильно ранен?

– Да нет, он в сознании.

– А почему вы тогда такая несчастная? Оборки вон обвисли.

– Мне начинает казаться, – сказала она, мельком оглянувшись через плечо, – что я говорю с Кариной.

Что он такого спросил? И только тут вдруг вспомнилось, зачем отец вообще туда ходил.

– А Саша не вернулась?

– Нет, – сказала Алиса, – не вернулась.

Но если отец явился в крови, каково там девочке? Для Людвига отец тоже раскинул какие-то рвы и напридумывал загадки, и Гюрза бы не поручился, что у этих рвов нет кольев на дне. Но ведь это по традиции… С другой стороны, никогда не угадаешь, когда все начинают вдруг играть всерьёз. Вон Людвиг уже начал.

– Простите.

– За что? Кстати, мы пришли.

Они пришли совсем не к лазарету, а вовсе даже к Алисиной спальне. Замечательно.

– Не хочешь – не ходи, – сказала Алиса, – отец порадуется. Навру, что ты уже спишь.

– Светлым врать не полагается.

Отец лежал, слава всему, не на её кровати, уже застеленной бело-голубым лоскутным покрывалом, а поверх ещё белой шалью с кисточками, – нет, отец растянулся на кушетке. Ну да, мокрые волосы. Ну да, рядом столик на тонких ножках и на нём таз с красной водой. Да, мокрые тряпки кругом. Но он не умер! И глаза, глаза открыты!

И ещё он их заметил.

– О, – сказал, – в рядах зрителей пополнение.

– Да какие тебе зрители, – сказала Алиса, подходя, – бинтов не нашла.

– Я просто хотел, чтобы ты куда-то делась. Кровь унялась, кстати.

Он весь был теперь в царапинах – будто его заштриховали красной ручкой. Или нет, будто резали бумагой: на шее, на запястьях, на лбу даже – такие ровные, глубокие отметины.

– Боевые листья, – объяснил, как будто сам поранился случайно, делая заклятие, – какие-то безумные растения, раньше таких не было. А я пошёл кружным путём.

– На смертный бой?

– На честный бой, Гюрза. Большая разница. Честного боя, правда, так и не сложилось.

Пахло по́том и спиртом почему-то. Очень хотелось ткнуться лбом отцу в подмышку.

– Я же ведь не дорассказал, – а вот теперь он улыбнулся, не Гюрзе – Алисе, но Гюрза всё равно сел у кушетки, взял рассечённую с тыльной стороны ладонь, – в общем, сперва они резали доспех, потом меня, а я-то всё равно иду, потому что вдруг это всё проба на стойкость такого, знаете, нового извода… А потом у калитки, то есть почти у самой цели, я обнаруживаю, что калитки-то и нет.

– М-да? – спросила Алиса. – А что есть теперь?

– Окошко. Стена зелёная – и в ней окошко аж со ставнями. Как будто стену оплели растения очень быстро. Ещё шипели на меня.

– А, – сказала Алиса, – да это мои. Не потащила их с собой, а надо было. И что тебе сказали из окошка?

– Они могли бы за тобой ползти, – сказал отец задумчиво, – спасибо, кстати, что омыла мои раны. Так вот, а в окошке такая статная дама мне и говорит: сегодня ярмарка, к королю на поединок ну никак нельзя, приходите-ка через две недели, хотите, я вас запишу.

– Запишет она, – фыркнула Алиса. – Можно подумать, очередь у него на эти поединки. Стой, ты сказал «ярмарка»?

– Угу. Там с этой вашей миленькой лужайки ещё доносилась музыка.

Алиса прижала ладонь ко рту. Что, ярмарка – это плохо? Пот, спирт и сирень. И кровь. Что тебе стоило приветить девочку? Забыл, как сам жил в чужом доме? Почему-то всё это в голове произносилось голосом отца, хотя отец-то замолчал. Ну да, тут замолчишь, в крови-то лёжа… Что тебе стоило сорваться на Алису? Зачем ты выбрал слабого? Ты как Карина?

«А что тебе стоило целоваться в месте поукромнее», – пробормотал Гюрза мысленно совсем уж детское, а вслух сказал:

– А что за ярмарка-то?

При нём в том дворце никаких ярмарок не было. Или, возможно, он не видел, потому что жил в Садах? Но музыку, музыку эльфов-то он бы услышал. Или нет?

– Это такая ярмарка-экзамен, – сказала Алиса, – на неё всё привозят молодые мастера и продают по сниженной цене. Ну, для эльфов это сниженная, а для нас-то не очень, учитывая кое-чьи болота и проблемы с урожаем.

– Это отличные болота, – откликнулся отец, – очень полезные.

Явно думал о другом. Явно хотел опять туда пойти. И опять, и опять. Но ведь так, напрямую, никогда он не пробьётся! Да и что толку, если Сашин отец прикрылся ярмаркой.

– За молодыми мастерами наблюдают старшие, – продолжила Алиса и почему-то даже не начала спорить про болота, – как они держатся с людьми и прочими, как себя ведут. Ещё все нет-нет да и норовят торговать неэквивалентно.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, за браслет – флакон счастливых слёз, за брошь – лучший секрет, за гарнитур – умение лгать. Хотя нет, с гарнитуром это я переоценила… Торги даже бывают. Чего только нет.

– И почему её нельзя прервать поединком?

– Потому что нам очень, – сказала Алиса и принялась оправлять юбку, – очень, очень нужно показать эльфам, что у нас всё хорошо. Нам всегда нужно, но на ярмарке особенно. Никаких поединков. Никаких «до первой крови». И если жена ещё может отсутствовать по каким-нибудь там семейным обстоятельствам, то ребёнок…

– То есть Саша там как ширма? – спросил Гюрза ещё раньше отца и тут же пожалел. Когда Алиса вот так вот прямо смотрела – глаза могли начать слезиться, он ведь помнил. – Как ширма, не как заложник?

– А кто мешает сочетать?

– Да кто записывает на поединки через три недели, – пробормотал отец скорей себе, вполголоса, – самое большее – три дня должно быть!

– А вот и нет, – ответила Алиса, – а вот совсем и нет. У нас же ярмарка – событие национального значения. А поединки – это личные дела. Вот король жертвует своим личным во имя благополучия…

– Фу, – сказал отец. – Всё, всё, я понял, не надо тут этих разборов. Могу с армией сходить, тоже будет общенациональное значение. А уж потом позову драться один на один.

– Так у тебя же в армии одни несчастные зайчики?

– Да, но прийти-то они могут! Постоять, повыть.

– Это получится уже финальное сражение. Ради одной Александры целая история. А вдруг кон тут же и закончится? И что мы будем?

– Эта одна Александра – твой ребёнок, между прочим.

– Да знаю я, чья она, – сказала Алиса. – Думаешь, мне не хочется сейчас туда пойти? Вот всё как муж просил.