Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

пряди волос себе и дочери, ещё и лентами перевязал – розовой и чёрной. А отец ещё сказал, что на поединок его никто этой ночью не вызывал и что просто так светлого короля замок больше не впустил бы, потому что отец специально обновил защиту. Значит, впустила Саша. Значит, виноват кто?

– Угу, – сказала Карина, – и крышей тот мужик тоже из-за тебя поехал, и жену мучил тоже из-за тебя. Всё ты, кошмар.

– Что?..

Бывает, птицы пересвистываются через полрощи, вот и они с Кариной так же – через всю эту пропасть, через жизнь в разных местах, с разными людьми, с разными базовыми установками. Что, что, что, а ты что?

– Нет, удивительно, конечно, – сказала Карина и потрепала по голове задремавшего безымянного дракона. Повозила ладонью по чешуе. Чешуя, вообще-то, жёсткая. – Нет, удивительно. Вот она же королева – а всё равно никто не приходит.

– Ты сейчас о чём?

– Ну она сколько с ним жила? С рождения Саши? Вообще, Саша от него?

Что за вопросы?

– Ну вот, Алиса с ним живёт, живёт, с этим угробищем, и никто… Небось, родная дочь – и та не знала. У нас тоже обычно никто не приходит, даже если вдруг пожалуешься.

– Не приходит, когда мужчина мучает женщину?

– Ну. Ой, да и что там мучить, если он их обеспечивал… Но я считаю, всё равно нельзя, будь ты хоть кто.

– А что, кто-то у вас считал, что можно?

– Ну, – сказала Карина, – мы же, типа, сами провоцируем.

И опять принялась почёсывать дракона ну как бы за ухом, если бы у драконов были уши.

– Он всё равно почти не чувствует, – сказал Гюрза, – ты пальцы пожалей.

– Пойдём признаемся ей, – сказала Карина, – что мы не знали и что мы не собирались.

– Ты-то здесь при чём?

– Ну, я же вас не остановила. Я же видела, что ты на Саше-то собрался оттоптаться. Она пискля такая… Я решила: да всё равно она увидит, что они вместе, – раньше, позже, так какая разница…

– Наверное, стоило начать не с синяков.

– Наверное, стоило это ей показывать не на второй же день! Пойдём, пойдём сознаемся. Мы можем сами за ней выдвинуться.

– Так нас и отпустят.

Отец, конечно, ни за что не отпустил бы, но суть была не в этом. На самом деле никогда в жизни Гюрза не хотел больше слышать пение стеклянных птиц. Подстригать розы. Дышать в соляных пещерах. Саша… подумаешь! Да что он Саше сделает, этот король? Саша ела себе свои пирожные и дальше будет есть, и вряд ли она заполняла дневники погоды, не говоря о дневниках снов.

– Мне Наташка рассказывала, – сказала Карина, и сразу стало понятно, что сейчас будет ещё одна история про ту сторону. О, сколько он их от неё уже успел услышать! Неисчерпаемый источник. Бездна алогичности. – Ну как мне – Катьке, а я рядом тёрлась. Так вот, и она сказала, то есть Наташка говорила, что, когда её мама выгнала отца, тот всё равно потом приходил, потому что пьяный был. Придёт, и всё тут. То с букетом, то с ботинком.

– Каким ботинком?

– Ну надо же было ему чем-то замахиваться.

Нигде не лучше. Пока он учился сдерживать темперамент, упорядочивать усилия и что там ещё, пока Алиса напоказ его отчитывала или требовала к себе: то розы подстригать, то резать выкройки, – пока он жил в Садах, на той стороне кто-то чередовал букеты и ботинки. Это же отвратительно – стоять перед женой в одном ботинке.

– Я пойду ей признаюсь.

Он хотел резко, решительно встать, но дракон всё ещё спал на его коленях, и пришлось аккуратно перекладывать все головы на подстилку, одну за одной. Надо же – даже не проснулся. Любят они рядышком…

– Я пойду, – повторил Гюрза, всё ещё бережно укладывая головы, – а ты не ходи.

– Что я сразу «не ходи»?

– Потому что я не хочу, чтобы ты потом шла со мной в Сады.

– Как замок отбивать – так давай вместе, а как потом… ох, мать твоя, дурёха чванная, сама себе жизнь искорёжила, и сын в неё пошёл!

Зажмуриться! Зажмуриться – и самого себя ударить по щеке. Потому что иначе ударишь Карину, а она не виновата, она не может постоянно спрашивать спокойно, на то и расчёт – чтобы все перессорились…

Вообще, король любил такие испытания. Отец, может быть, и так знал, кто там что на Карину наложил, но вот Гюрза понял совсем, совсем не сразу. Только когда они уже вернулись с той стороны, тайком от отца, отбивать замок у светлых, и когда всё получилось, то есть рыцари уже заснули где стояли, – вот тогда-то Карина нарисовала дивный образчик примитивной живописи. «Луна» («месяц») равно «стрела, летящая в щит». И вот Гюрза седлал Старого, единственного из драконов, который мог найти отца вообще везде, и пытался разгадывать:

– Ночь? Ночью кто-то стрелял? Ночью была битва? Битва была не этой ночью?

Карина щёлкала пальцами на «да» и молчала на «нет».

– Ночью… Да что тут за шарады? Предыдущей ночью?

Да, оказалось, какой-то из прошлых ночей случилось что-то равное недавнему штурму светлых. Потом Карина, как смогла, изобразила хлеб – на вышитом полотенце, целую буханку…

– Карин, ну нет у меня времени на булочки! Ни времени, ни сил после того, как светлые нашей волей уснули крепче крепкого. Ты падаешь, я падаю, отец неизвестно где, ну!

И ладно, когда на ту сторону уходил, но сейчас-то – куда, зачем? Где его носит, когда замок захвачен светлыми и так и продолжал бы быть в чужих руках, если бы не они с Кариной! Их отправил на ту сторону, сам делся вообще не пойми куда… Вот чего он ждёт?

Карина дорисовала на хлебе корону. Хлеб на троне? Хлеб царствует? Хлеб всему голова? Так говорят на вашей стороне, я знаю, отец рассказал. Что вычеркнуть, Карина? Ночь… глава… чего?

Выяснилось: какой-то из прошлых ночей и ночью битвы появлялся глава. Глава светлых. То есть заколдовал Карину светлый король – вот что за история.

Только поэтому Гюрза теперь ударил сам себя. Это не Карина говорит про мать, это его безбрежность Людвиг говорит про мать. В его духе – чтоб и Карину научить сдерживаться, и Гюрзу заодно… Да, похоже на испытание перед всякими новыми ступенями знаний – только об этих испытаниях никто не просил.

– Карина, – сказал, открывая глаза. Увидел, что Карина отступила на шаг, и сделалось ещё стыднее. – Не бойся. Я понимаю, что тебе очень хочется пойти со мной, но ты опять задала прямой, эмоциональный, важный для тебя вопрос. Поэтому я услышал оскорбление.