Безумный барон - Виктор Гросов

— я изобразил удивление. — Какая прелесть. А кто им об этом рассказал? Не твой ли «благородный» папаша? Написал жалобу, что какой-то мальчишка не дает ему спокойно грабить соседей? Очень по-мужски.

— Мой отец защищает устои Империи от таких, как ты! — его голос сорвался на визг.

— Устои? — я рассмеялся. — Парень, да твой отец сам эти устои подрывает, заключая сделки с сектантами, которые души жрут на завтрак. Или ты будешь отрицать, что твой папаша — на коротком поводке у какого-то таинственного Ордена? Амулетик показать, который мы сняли с вашего наемного убийцы? Или тот, что был у твоего командира? У нас их уже целая коллекция. Думаю, Инквизиции это тоже будет очень интересно. Как и то, что их цепные псы уже бегают по северным землям, выполняя ваши грязные поручения.

Он сжался. Я видел, как в его глазах мечется страх. Он не знал, что мы знаем так много. Он думал, что они — неуязвимы, что их тайны надежно сокрыты.

— Ну, что молчишь? — я поднялся и прошелся по камере. — Я так понимаю, от сотрудничества ты отказываешься. Что ж, твое право. Как я и говорил, у меня есть альтернативное предложение. Для твоего дальнейшего, так сказать, трудоустройства.

Я вздохнул.

— Благородный, значит? — я усмехнулся, и эта усмешка была острее любого клинка. — Благородный человек, который прячется за спинами наемных убийц и сектантов, жрущих души? Который стравливает соседей, чтобы захапать их земли? Очень благородно. Знаешь, я в своей недолгой, но бурной жизни видел много благородных людей. И ни один из них не был похож на твоего папашу. Ну, тогда давай так. Ты сейчас отказываешься. Я, естественно, расстраиваюсь. И отдаю тебя в руки барона Кривозубова.

Я видел, как его зрачки расширились. Он знал Кривозубова. Все знали.

— У него, знаешь ли, в одной из сожженных вами деревень жила сестра. С детьми. Они, к счастью, успели убежать. Но дом сгорел. И все, что было нажито. Думаю, у него к тебе найдется пара-тройка очень личных, очень неблагородных вопросов. И методы у него, я тебя уверяю, гораздо менее гуманные, чем у меня. Он не будет с тобой разговаривать. Он будет сдирать с тебя кожу. Медленно. Он любит слушать, как кричат его враги. Говорит, это успокаивает нервы.

Лицо Всеволода вытянулось, приобретая зеленоватый оттенок. Он посмотрел на Ратмира, ища поддержки, хотя бы тени сочувствия. Но тот лишь молча поправил на поясе свой тяжелый меч, и звук металла, скользнувшего по коже, прозвучал в тишине подвала как щелчок затвора.

— А после Кривозубова, если от тебя хоть что-то останется, — продолжал я свой «дружеский» разговор, с наслаждением наблюдая за его муками, — я отдам тебя людям Шуйских. Тем, из «партии войны». Ты ведь знаешь, что они думают о тех, кто убил их главу? Думаю, их фантазии на тему «что сделать с убийцей» будут побогаче, чем у меня. Они будут держать тебя в живых очень долго. Будут отрезать по кусочку и кормить этим собак у тебя на глазах. А потом, когда им надоест, они привяжут то, что от тебя осталось, к двум лошадям и пустят их в разные стороны. Так что, выбирай. Либо ты подписываешь бумагу и, возможно, я сохраню тебе твою никчемную жизнь в качестве заложника. Либо… либо я просто умываю руки и позволяю справедливости свершиться. Народной справедливости. Она, знаешь ли, бывает очень изобретательной на выдумку.

Я оставил его думать. Один на один со своими страхами и с тяжелым, молчаливым присутствием Ратмира. Я знал, что он сломается. Это был лишь вопрос времени. Он не герой. Он просто избалованный мальчишка, который впервые в жизни столкнулся с реальностью, где его титул не стоит и ломаного гроша. Я поднялся, разминая затекшие ноги.

— Перо и пергамент, — бросил я через плечо Ратмиру и вышел, плотно прикрыв за собой тяжелую дверь.

Именно в этот момент, когда я, уставший, злой и вымотанный, вышел из подземелья, вдыхая свежий вечерний воздух, который после подвальной вони казался амброзией, меня и нашел гонец. Запыхавшийся, в дорожной грязи по самые уши. Но на нем был не герб Шуйских или кого-то из моих союзников. На его груди красовался имперский орел.

Я вскрыл пергамент дрожащими от усталости руками. Буквы плясали перед глазами. И чем больше я читал, тем шире становились мои глаза, а сердце ухало куда-то в пятки. Орловы, эти проклятые пауки! Получив весть о нашем «теплом приеме» и пленении своего отпрыска, они не стали собирать новую армию. Зачем? Это долго, дорого и результат не гарантирован. Они ударили с другой стороны. Они использовали свой главный козырь — влияние при дворе. И они выиграли.

Указ был написан сухим, канцелярским языком, но от каждого слова веяло холодом имперской стали. Империя вмешивалась. Назначалось официальное расследование. Но вести его будет не Инквизитор Валериус. Нет, все было гораздо тоньше. И хуже. Вести его будет специальный Императорский Легат, граф Илларион Голицын. Человек, известный своей педантичностью, неподкупностью и холодным, как лед, прагматизмом. Он ехал сюда, чтобы «установить истину» и «прекратить кровопролитие». На бумаге это выглядело как спасение. Как шанс на справедливый суд. Но я-то, со своим опытом анализа политических игр, понимал, что это — ловушка. Гораздо более страшная, чем костер Инквизиции.

Я стоял посреди двора, сжимая в руке этот проклятый пергамент. Вокруг меня суетились мои люди, празднуя победу. Они смеялись, хлопали друг друга по плечам, тащили трофеи. Кривозубов, уже успевший пропустить пару кружек эля, громогласно рассказывал, как его «орлы» гнали орловских «щенков». Мои крестьяне, еще вчера дрожавшие при виде меча, теперь с гордостью рассматривали добытое оружие. Эйфория, дешевая и хмельная, как молодое вино, кружила им головы. А я смотрел на них и понимал, что мы выиграли лишь одну битву. А настоящая война только начинается. И она будет куда страшнее.

Это была одновременно и лучшая, и худшая новость.

Лучшая — потому что угроза со стороны Инквизиции, этого фанатичного молота, который сметает все на своем пути, миновала. Инквизитор Валериус — это скальпель, который не спрашивает, а режет. Он бы приехал сюда с уже готовым приговором, и все мои доказательства, все мои логические построения разбились бы о его железобетонную веру. Теперь же у меня появился шанс. Шанс быть выслушанным, представить свои доказательства, апеллировать к закону, а не к мечу. Граф Голицын, судя по слухам, был человеком системы. А любая система