Пересмешник на рассвете. Книга 2 - Дмитрий Геннадьевич Колодан

– Ну что ж, сладчайшая Дафна, – говорит Сарацин, нависая над девочкой. Ей приходится задрать голову, чтобы смотреть ему в глаза. – А скажи нам, ты когда-нибудь видела настоящего слона?

Острие сабли покачивается напротив лица Дафны, будто Сарацин угрожает ей. Стоит ей выдать неверный ответ – и тут же, незамедлительно он разрубит ее на куски.

– Видела… – едва слышно шепчет Дафна. Нарисованный рот Сарацина растягивается в хищной ухмылке.

– Ого! Да тут у нас большой специалист. Ну-ка, расскажи нам, каков из себя этот слон? Он и вправду такой большой, как о нем говорят?

Дафна робко кивает.

– И нос у него и вправду такой длинный?

Дафна кивает снова.

– А как же звали твоего слона?

– Соломон…

Сарацин, похоже, удовлетворен ее ответами и опускает саблю.

– Соломон, Соломон… – бормочет он. – Соломон, выйди вон! А давайте-ка, детишки, все вместе дружно позовем слона Соломона! Ну-ка, хором…

Он принимается дирижировать саблей.

– Со-ло-мон! Еще раз: Со-ло-мон! Громче!

Никто не повторяет за ним, молчит даже Принцесса. В зале стоит гробовая тишина.

– Да что же вы все такие скучные?! – Сарацин в сердцах топает ногой и рубит воздух саблей. Острый клинок проносится в считаных сантиметрах от лица Дафны – еще немного, и он бы раскроил ей череп. – Так у нас ничего не получится! Нужно, чтобы вы все вместе громко: «Со-ло-мон!»

В ответ, однако, слышится лишь ворчание Доктора:

– Ты все делаешь не так, а так, как ты это делаешь, это не работает. Есть же, в конце концов, правила… Слон, появляясь из афиши, бьет поклоны… Где здесь афиша? Откуда взяться слону?

– Ах да! Афиша… Как же я мог забыть про афишу? Прошу, прошу меня извинить…

Он суетливо роется в складках своего одеяния и достает свернутый рулон.

– Вот же она, афиша… Как ты думаешь, сладчайшая Дафна, сможет ли из такой афиши появиться слон?

Он разворачивает плакат. И то, что видит Дафна, нисколечко, ни капельки, совсем и абсолютно не похоже на слона. С афиши на нее таращит глаза Господин Президент Республики. И не только таращит: нарисованный Президент поднимает нарисованную руку, указывает пальцем на Дафну и кричит, брызжа нарисованной слюной:

– Порка! ПОРКА! Без Порки не будет Цветения!

Дафна верещит от ужаса и прячет лицо в ладонях, лишь бы не видеть этой жирной обрюзгшей рожи, этих трясущихся щек и крошечных глазок. Но она все равно продолжает видеть. Она видит, как Господин Президент все шире и шире раскрывает рот и как из этого рта появляется длинный извивающийся стебель с толстым, раздувшимся бутоном на конце. Она видит, как этот бутон раскрывается пятью мясистыми лепестками, превращаясь в уродливый бледно-желтый цветок с темно-лиловыми прожилками. Вслед за одной лианой появляется другая, а за ней третья – как будто Президента тошнит цветами. Но несмотря на то что его рот забит, он все еще продолжает вещать, пусть даже его речь превратилась в невнятное бу-бу-бу. Зато слова Сарацина слышны четко и ясно:

– А ты знаешь, о прекраснейшая Дафна, где живут слоны? В Жарких Странах, в джунглях. Так давайте же устроим здесь настоящие джунгли!

– Браво! Браво! – доносится крик из зрительного зала.

Сарацин кланяется, и в тот же миг бумага афиши рвется в его руках. Поток зеленых стеблей, толстых и тугих, как корабельные канаты, выплескивается наружу и расползается по арене. Дафна кричит и бросается бежать, только растения быстрее ее, растения сильнее ее. Гибкие лианы опутывают ее ноги, и девочка падает. Но не успевает она коснуться земли, как другие стебли подхватывают ее, опутывают извивающимися усиками и возносят высоко вверх. Дафна бьется, как муха в паутине, пытаясь освободиться, но не может ничего поделать. А вокруг нее распускаются цветы.

– И все же… – Лайонель Киршоу оттянул пальцами ворот рубашки, но дышать от этого легче не стало. Пропахший лекарствами воздух клиники словно бы сгустился, и его приходилось глотать с усилием. – Вы уверены, что это единственное решение?

– Нет, – спокойно сказал Бреши, у которого не было никаких проблем с дыханием. – Возможно, есть и другие способы, но их поиск требует времени, а его у нас нет.

– Да, но… – Киршоу с трудом глотнул воздух. В словах Бреши была логика, но политик не мог отделаться от ощущения, что то, что они задумали, неправильно. И это не какая-то там ошибка, а самое настоящее преступление, от которого ему вовек не отмыться. Он нутром чуял, что подошел к черте, переступать которую нельзя, потому что обратного пути не будет.

Они стояли над узкой больничной койкой, на которой лежала худенькая светловолосая девочка, укрытая тонкой простыней. Лежала абсолютно неподвижно, будто окаменев, и только глаза под опущенными веками то и дело дергались: влево, вправо, вверх, вниз… Что бы там ни говорили про безмятежный детский сон, лицо девочки отнюдь не было спокойным.

У изголовья кровати застыла медсестра Мари, держа наготове шприц с прозрачной жидкостью. И вот ее лицо точно ничего не выражало – неподвижная кукольная маска. Она просто стояла и ждала распоряжений.

– Но… Черт возьми, Пьер! Они же дети! И мы вот так, как нечего делать, убьем их?

Бреши откашлялся в кулак, и в этом звуке Киршоу услышал едва сдерживаемое раздражение.

– Убьем? Нет, Лайонель, вы смотрите на ситуацию с неправильной стороны. Они уже спят и не могут проснуться, следовательно, фактически они уже мертвы. Да, это наша ошибка, и я ее признаю, но признайте и вы, что оставлять их в таком состоянии и жестоко, и опасно. То, что мы делаем, мы делаем для их же блага.

– Черт! – не выдержал Киршоу. – Вы же понимаете, Пьер, что то, что вы сейчас говорите, – это словесные увертки, которые нисколько не меняют сути?

Бреши смерил его ледяным взглядом.

– Это вы так думаете, господин Киршоу. Я же смотрю на ситуацию несколько иначе. На пути к нашей цели ошибки неизбежны, и наша задача – уметь вовремя их отслеживать и устранять.

– Ошибки? – Киршоу смотрел на Бреши и никак не мог понять, кто же стоит перед ним: человек или какое-то иное существо, лишь прикидывающееся человеком?

– Да. К моему глубочайшему сожалению, ошибки неизбежны в любом деле, но самая большая ошибка – продолжать в них упорствовать.

– У вас есть дети, Пьер? – спросил Киршоу, хотя прекрасно знал, что ответ «нет». – Так вот, дети – это не ошибки. Я понимаю, вами движет великая цель,