Громов: Хозяин теней 4 - Екатерина Насута

— Вот… потом ещё жандармы прибыли. Весь госпиталь обходили. Ко всем заглядывали.

— Не помню, — честно сказал я.

— Так ты дрых. А там уж к вечеру и крёстный ход устроили. Батюшка был…

— Батюшку помню.

— А то… хорошо пел. Голосина такой, что прям через стену брал!

Кстати, чистая правда.

— Стало быть, на целителей уже не надеется… недолго ему осталось.

— Ну… — Метелька снова на меня покосился. — Так-то да, только… ещё икон подвезли. Чудотворных. Говорят, всех исцеляют.

— Ещё одна ложь, — скривился Симеон. — Народ привык верить в чудеса, не понимая, что часто за ними стоит обман или вот та же магия, которую прячут в оболочку…

В общем, чуется, и к церкви у него большие личные претензии. Прям речью целой разразился про то, как попы народ обманывают, а на самом деле всё иначе. Я ж, пока этот павлин пел, Метельку за штанину дёрнул и, когда тот ко мне наклонился, шепнул:

— Скажи им, что помогло. Вроде как…

Потому что мнится, не за ради моей красивой рожи Симеон сюда явился. И не по собственной инициативе. Вон, договорил и опять башкой крутит, злых жандармов высматривает, которые в кустах безлистных прячутся и бдят.

Трусоват он.

Изрядно так трусоват, крыса лабораторная. И в жизни сюда бы не сунулся, если бы не приказ. А раз про Слышнева выясняет, стало быть, тот и интересен. Чем? Вот и выясним.

— Так-то оно так… — в Метелькином голосе слышалось теперь сомнение. — Но вот… вроде как и полегчало…

— В смысле? — а вот теперь Симеон прямо в струну вытянулся.

— Жопа в коромысле, — Метелька дёрнул кресло, разворачивая его к дому. И от слов его Светочка хихикнула, а Симеон прямо побагровел. И рот открыл, чтоб ответить, но Метелька ему говорить не позволил: — Сам слышал, как целитель там кому-то говорил, что угрозы для жизни нет. Что восстановление будет долгим… эта… как его… батация… ротация…

— Реабилитация? — я тоже влез в разговор.

— Во-во, она самая.

— Это невозможно! — Симеон тросточку поднял-таки и сжал в руке. По светлым перчаткам расползлась грязь. — Это… он умрёт!

— Ну, я-то, конечно, свечку не держал, — я влез в разговор. — Так-то говорить не стану, но сам подумай, если б он помирал, на кой туточки столько народу? Помер бы и всё…

— А ведь он прав, — Светочка шла рядом, по самому краю дорожки. И кажется, её ничуть не беспокоило, что под ботиночками её грязь хлюпает. — Он ведь столько времени дома был.

Это про Алексея Михайловича?

— И охраняли этот дом лишь пара полицейских. А тут вдруг так резко поменялось…

— Тоже в чудо веришь? — бросил Симеон, прямо багровея.

— Может, дело не в чуде, — я поёрзал. В следующий раз попрошу подушку под задницу, потому что и твёрдо, и трясёт. Это не забота, это издевательство какое-то. — Церковь ведь и вправду организация серьёзная. С этим спорить не станешь.

Симеон фыркнул что-то неразборчивое.

— Вот… и свои секреты у них есть. Может… ну там… не знаю… какие артефакты секретные, которые только своим выдают. Или… кровь ангельская.

Ляпнул так, наугад.

А вот лицо Симеона прямо вытянулось. Он и споткнулся, снова тросточку выронивши. Подсказать, что она уже давно из моды вышла, чтоб не мучился?

— Кровь… ну да, конечно… у них должна быть кровь… возможно, если так-то… да… и… Свет?

— Что?

— Я…

Пойдёт.

Докладываться. Даже побежит. Вон, лицо как просияло. Гениальная идея добралась до мозга. Всё-таки бесит он меня. И дело не в Светочке, не в ревности. Сам по себе бесит.

— Мне… надо… если всё так, то я должен сказать. Это важно. Чем раньше товарищи узнают, тем…

Тем быстрее смогут подготовить ещё одно покушение?

Надо будет предупредить Алексея Михайловича, что ли.

— Ты со мной? — Симеон Светочку за руку схватил. — Идём!

— Я только пришла!

Руку она попыталась забрать, вот только держал Сёмка её крепко.

— Не время спорить…

— Я с Татьяной договорилась встретиться! Я к ней потом хотела… и хватит! Сёма, что ты… — она руку вырвала и потёрла запястье. — Ты какой-то не такой…

— Если Слышнев жив…

— Пока о смерти не объявляли, — я перебил Симеона, и тот скривился. Вот чую, что и он меня недолюбливает. Я бы даже сказал, что конкретно так недолюбливает.

И относится предвзято.

— Если так-то… ну, чисто постороннее мнение.

Он фыркнул и наклонился за тростью, явно показывая, сколь ему это мнение интересно. А вот Светочка слушает.

— Тут и чудо может быть, и ловушка. Скажем, вот пустят слушок, что Слышнев жив. Вы и заволнуетесь…

— Кто «мы»? — он разогнулся. А прям белый весь.

— А ты и твои приятели, которые с товарищем Светлым дружбу водят.

— Света?

— Я ничего не говорила.

— А там и говорить не надо. У тебя ж на лбу всё написано, а что не написано, так в разговорах твоих читается, прям между строк, — я всё-таки поёрзал и сел, опираясь на узкий подлокотник. — Фабрика — ваших рук дело. И не отрицай, не на допросе. Хотел бы сдать — сдал бы давно.

— А ты не хочешь?

— Пока дядька молчать велел.

— Послушный мальчик, — он осклабился, мол, я маленький и старших слушаюсь, а вот он, Симеон, стало быть, большой и весь из себя самостоятельный. Ну-ну, пускай и дальше так считает.

— Какой есть. Может, они там с твоими договорятся, может, нет… не моего ума дело. Да и вообще я о другом хотел. Случай больно удобный. Сам посуди. Привезти умирающего, пустить байку, что он выздоравливать начал. И ждать. Вы ж не упустите случая, полезете добивать.

И по лицу понятно, что угадал.

— Ты преувеличиваешь, — сказала Светочка мягко. — То, что произошло на фабрике, случайность… и сейчас… мы никого не убиваем! Мы за мирное решение народной проблемы.

Симеон рот открыл.

И закрыл.

Явно ему про мирное решение высказаться хотелось. Но сдержался. Молодец. Взрослеет.

— Ты же сам говорил… — своё раздражение он направил на меня. — Про Церковь.

— И опять скажу. Сказать — это недолго. Языком пахать — не мешки