Громов: Хозяин теней 4 - Екатерина Насута

ворочать. Сам голову включи, воитель. В том и проблема, что может и так быть, и этак, и вообще по-третьему, а как, того ни ты, ни я не допрём. Может, он вообще давным-давно помер, ваш Слышнёв. А может, завтра вон на ноги встанет и воевать побежит.

Надеюсь на второе, но первого тоже не исключаю.

Что-то нет у меня доверия к высоким ангельским технологиям.

— Но, — говорю, глядя в глаза Симеону. — Тут есть один вариантец…

— Какой?

— Уточнить.

— И… кто уточнять станет?

— Ну… мы вот можем. Всё одно ж в госпитале торчим.

— Ага, — подхватывает Метелька. — И ещё торчать будем…

— Это… было бы неплохо, — Симеон отряхнул тросточку, но только грязью заляпался. — Но… мне действительно пора. Светлана, ты не проводишь меня до ворот? На парочки внимания обращают меньше и…

Тени я выпустил.

И нет, убивать мы этого героя не станем. Просто присмотримся.

[1] На основе заметки в газете «Екатеренбургская неделя», №13, 1892 г.

Глава 24

Глава 24

При естественном порядке вещей общество постоянно выводит из строя своих нездоровых, слабоумных, медленных, колеблющихся, неверных членов. Вмешательства же благонамеренных людей останавливают этот процесс очищения и даже увеличивает разложение, абсолютно поощряя умножение безрассудных и некомпетентных. [1]

«Социальная статистика». Запрещено цензурой.

— Ты им веришь? — Симеона хватила ненадолго. До поворота промолчал, который на дорогу выводит, а та уже и к воротам госпиталя.

Тьма трусила с одной стороны, Призрак, тоже пожелавший прогуляться, с другой. Он принюхивался к запаху Симеона, и я уж заодно.

В вязкое ароматное облако кёльнской воды, которую тут продавали в аптеках на разлив, вплетались знакомые лилейные ноты. Они почти истаяли уже, растворившись в какой-то химии, но я всё одно учуял.

Смерть.

И Симеон имел к ней непосредственное отношение.

Стало быть, мальчик как минимум рядом стоял. С кем? И где? Нет, может, кто-то там, из бедных, которых он навещал, и преставился во время визита, но что-то подсказывало, что всё немного сложнее.

— Ты о чём?

А вот от Светланы пахло солнцем. И главное, что запах этот манил теней. Вот раньше он не ощущался, то ли от усталости моей, то ли перебиваемый больничными, но теперь и Призрак, и Тьма оба стремились за ним. Они собирали, впитывали остатки этого запаха, а я не мешал.

— Строишь им глазки. Будто я не вижу, — злость из Симеона выплёскивается. И Тьма ворчит, потому что запах солнца становится слабее.

А кто сказал, что теням чуждо солнце?

— Я не очень тебя понимаю.

— Конечно, вы одной крови… встречаешься с этой… Татьяной, — сказал, как выплюнул.

— Да. Представляешь, она предлагает открыть школу! Настоящую! У них остались деньги от продажи поместья. И можно выкупить дом. Конечно, не в центре, но в центре нам зачем? А вот её кузен нашёл лавку, которая продаётся. Там хорошее место. И сегодня мы идём смотреть.

Молодец, Мишка. Быстро он.

— Там даже кое-что из мебели останется…

— А ты и рада?

Симеон резко обернулся. И Светочка остановилась.

— Сёма? Что с тобой?

Ревность. И злость. И дерьмо, которое есть в каждом человеке. Просто одни держат его в себе, понимая, что оно их, личное, для внутреннего пользования. А другие щедро выплёскивают на ближних своих.

— Ничего, — он, кажется, сообразил, что перебарщивает. — Просто вы… ты… она такая… такая… дворянка. Видно сразу.

— Я тоже, — Светочка пожала плечами.

— Нет. Ты другая. Ты добрая. И чистая. А она… смотрит на меня, как на дерьмо.

— Тебе показалось.

— Нет! — рявкнул он. — Я вижу. Знаю. Такие как она… только дразнятся. А потом смеются. Издеваются.

Ох, чудится, на Сёмкином жизненном пути не обошлось без прекрасной дамы. И дело закончилось хреновато. Во всяком случае для самого Симеона.

— Ты её совсем не знаешь. Это лишь маска. Воспитание. Мне тоже постоянно твердили, что нельзя проявлять эмоции, — Светочка сама взяла Симеона под руку, он и успокоился. — И что главное — сдержанность и вежливость, а иначе сочтут невоспитанной. Но у меня никогда не получалось сдержанной быть. Танечка — другое дело. И ты не справедлив к ней. На самом деле она очень добрая, если хочет потратить деньги на школу, а не на себя.

— Откупается. Знает, что заработала капиталы нечестным трудом. Её предки угнетали…

Скучно.

Впрочем, на этот раз Симеон сам затыкается. И доходят они почти до ограды, у которой дежурит сонный, разомлевший на солнышке, жандарм. На парочку он смотрит, но так, по-доброму, снисходительно, как люди пожилые и в целом довольные жизнью, смотрят на тех, у кого жизнь только начинается.

— Сёма, ты преувеличиваешь. Никого она не угнетала, а за предков, ты сам говорил, мы не отвечаем. И вообще, тебе просто нужно познакомиться с ней поближе. Хочешь? Мы встречаемся вечером и завтра тоже. Можешь с нами. Вот увидишь, она — чудо!

Причём это было сказано с абсолютной убеждённостью.

Вот реально же блаженная.

И в блаженности своей непробиваемая. А главное, я пытаюсь понять, хорошо это или нет, но не выходит. Наверное, если для нас, то хорошо, а вот для самой Светочки? Впрочем, когда святым было просто?

— А этот её брат? Он тебя не пугает?

— Тимофей? Он тоже славный…

А Симеона прямо передёрнуло.

— Славный? Он… он же… ненормальный! — Симеон больше не пытался сдержать отвращение. — Он сумасшедший, он…

— И снова ты не прав. Тимофей болен и только. Это как контузия. И поправится он обязательно.

Я в это тоже верю. А тени подбираются ближе.

Так, стоять.

Мне этого типа тоже прибить хочется, но не надо моё желание принимать за инструкцию к действию. Во всяком случае, пока.

— Ты серьёзно?

Заладил, попугай.

— Конечно. Мы с Танечкой долго говорили…

Когда успели только?

— Когда вы успели? — удивился Симеон.

— Так вчера же. Вечером. Когда ты ушёл. Мне стало так одиноко в доме. Так пусто… я