Правила подводной охоты - Дмитрий Валентинович Янковский

— Молодец, акустик! — кашляя от дыма, прохрипел взводный. — Золото, а не салага!

Но больше всего меня поразила Молчунья. Она направила амфибию к краю палубы, наскочила правыми колесами на ограждение борта и, когда машина накренилась, дала залп из ракетомета в то место, где прогремел взрыв. Под палубой громыхнуло, из многочисленных пробоин взметнулось пламя, а Жаб, видимо, для гарантии, закинул в дыру десяток рвотных гранат. Молчунья не спешила возвращать амфибию в горизонтальное положение, держа под прицелом всю палубу.

Я заметил, что “Красотку” уже не кидает штормом — она легла на курс и мощно режет волны форштевнем. Вскоре вернулась Рипли.

— Через три часа будем в указанной точке, — сообщила она. — Могу я узнать, зачем нам это нужно?

— Да, — ответил взводный. — Мне необходимо кое с кем выйти на связь.

— Я его знаю?

— Пока нет, но, как только попадем в Индийский океан, обещаю вас познакомить. Идет?

Рипли задумалась. На ее лице читалась неуверенность, и я понял, что не только мы с Пасом желаем обойтись без участия в сомнительных предприятиях. Вот только я не знал, что считается сомнительным, с точки зрения Рипли, и ради каких идеалов она согласилась бы снова вернуться на камбуз. Однако, если бы у нее вообще не было принципов, она бы сейчас не пытала Жаба.

— Добро, — кивнула бывшая кухарка. — Но ты мне сейчас пообещаешь одну важную вещь. Всего одну. Если же ты нарушишь свое обещание, я тебя убью, прокляну

и с радостью вернусь коком на свою базу. Или пойду под трибунал.

— Что я должен пообещать? — насторожился Жаб. Шторм ревел, сделав его вопрос едва слышным. До нас начали долетать соленые брызги.

— Обещай, что от твоих планов не пострадает ни одна сухопутная крыса. Ну!

— Ты чего завелась? — попробовал уклониться взводный.

— Обещай мне сейчас же!

Гигантская волна ударила “Красотку” в борт с такой силой, что я едва удержался на ногах. Что-то звонко покатилось по развороченной палубе.

— Хорошо, обещаю! — выкрикнул Жаб. — Довольна?

— Вполне. Что надо делать?

— Будем выкуривать из-под палубы остатки экипажа. Бери гранаты и Копуху. Ваш сектор от форштевня до мостика. А мы втроем справимся тут.

Шторм разгулялся. Он подхватил “Красотку” и взялся трепать ее, как стая акул треплет брошенную в воду лошадиную ногу. Уже через полчаса килевая качка заставила меня хвататься за стены, чтобы не рухнуть на палубу, все вокруг ходило ходуном, вызывая тошнотное ощущение. Рипли переживала шторм легче меня, но из стороны в сторону ее тоже кидало.

У носовой надстройки мы с ней попали под плотный ракетный обстрел. Пришлось залечь и пускать гарпуны в темноту, ничего не различая среди мечущихся теней. Одним из взрывов мне сильно обожгло руку, я психанул и разрядил в темноту всю кассету из карабина. Там затихли, не выдержав шквала огня.

— Поэкономил бы сталь, — буркнула Рипли.

— Идут они к дьяволу! — прошипел я, затягивая бинт на руке зубами.

Добравшись до двери надстройки, мы закинули внутрь несколько рвотных гранат. Терпения пиратов хватило минуты на две — они выползли, как тараканы, содрогаясь в рвотных спазмах. Оружия при них не было.

К моему удивлению, один из деморализованных матросов растолкал товарищей, перепрыгнул борт и скрылся в бушующих волнах. Я не успел его схватить, а Рипли не подумала мне помочь.

— Это его выбор, — сказала она мне. — Каждый человек имеет право на выбор. Ты знаешь, что касатки в неволе умеют останавливать сердце?

— Значит, он утопился, чтобы не сесть в тюрьму? — с ужасом понял я.

— А что тут удивительного, если он стал пиратом ради свободы?

Я был уверен, что пиратами становятся только ради наживы. Подумав секунду, я отцепил от переборки короб спасательного плота и швырнул его за борт. Взревел ревун, полыхнул маячок — плот надулся и принял рабочее положение. Вскоре звук и свет остались далеко за кормой.

— Глупо, — пожала плечами Рипли.

— Я тоже имею право на выбор, — заявил я, закидывая карабин на плечо.

Мы собрали пленных человек двадцать, Жаб с Пасом и Молчуньей немного больше. Всех заперли в помещении камбуза. Хронометр Рипли показал два часа, шторм крепчал, вызывая все большее беспокойство у Жаба. Волны разгулялись так, что иногда перехлестывали через борт. “Красотку” кидало, как на безумном аттракционе — она то взлетала вверх, угрожающе кренясь, то проваливалась в бездну, вызывая безотчетную панику. Пас позеленел и стоял на четвереньках у пробоины в палубе. Его непрерывно рвало. Меня тоже пару раз вывернуло наизнанку. Рипли поднялась в рубку, чтобы гнать корабль на ручном управлении — ходовой компьютер не был приспособлен к таким суровым условиям и вымотал нам все кишки. Броневик мы снова кое-как закрепили тросами, но Молчунья все равно сидела в кабине, не выпуская штурвала из рук.

Вскоре вернулась и Рипли — не выдержала качки на высоте рубки.

— Помру на фиг! — стонал на карачках наш кавалер Алмазного Гарпуна. — Точно помру!

Жаб дал ему каких-то таблеток. Не помогло. На самом деле взводного тоже прихватила морская болезнь, но он держался. Рипли побледнела и скрылась в десантном отсеке. А вот мне стремительно становилось легче — тошнота отступила, я о ней совершенно забыл, а соленые брызги несли из-за борта запах свежести и свободы. И чем больше крепчал шторм, чем сильнее ревел ветер в обломках мачты, тем больший восторг поднимался во мне. И я понял, что мое крещение началось только сейчас и это будет крещение штормом. Я готов был закричать от счастья и безудержного веселья.

— Дай мне хронометр! — попросил я Рипли, сунув голову в люк отсека. — Когда будем на месте, я вам сообщу.

— На тебя что, вообще качка не действует? — она протянула часы со страдальческим выражением на лице.

— Действует! — рассмеялся я. — Еще как действует!

Я направил единственный уцелевший прожектор за борт, обмотался тросом от лебедки