Где распускается алоцвет - Софья Валерьевна Ролдугина

Защитить, не ограничивая.

– Учту, – кивнула Алька скованно, переводя взгляд на заросли шиповника с другой стороны дорожки, подстриженного аккуратно, как по линейке. Пахло опавшей листвой, скошенной травой от лужаек, а ещё дымом, но совсем слабо. Окна высоток за парком горели мягким жёлтым светом. Ветер почти стих. – Насчёт Костяного… Получается, что в игрушке, которую он забрал, когда убил всю семью, тоже было золото?

Дрёма вздохнул, опустив взгляд.

– Скорее всего, но мы этого уже не узнаем. По ломбардам и антикварным магазинам часто ходят люди, что называется, в теме. Не колдуны и ведьмы, но разбирающиеся и понимающие. Возможно, кто-то сообразил, что за опасная вещь попала к нему в руки…

– И решил передать другому? Вместо того, чтоб пойти в сыск?

– Люди склонны принимать простые решения. Да и к тому же в сыске за проклятую вещь не заплатят, а изымут как улику, – недобро улыбнулся он, но улыбка почти сразу угасла. – А так можно отбить хоть что-то… Ты не замёрзла? Хочешь, вернёмся в гостиницу?

Алька кивнула рассеянно, и они пошли к выходу из парка. Фонари мерцали; мысли путались. По пути Дрёма взял её за руку, деликатно и ненавязчиво. Сперва коснулся вскользь, позволяя привыкнуть; потом осторожно погладил пальцем ладонь, выписывая не то восьмёрки, не то круги… и нежно сжал, почти невесомо, давая возможность отдёрнуть руку.

Почему-то Алька не стала.

От Дрёмы слабо пахло каким-то древесным одеколоном, а ещё – почти выветрившейся отдушкой из химчистки от пальто. От прогулки на холоде губы у него стали обветренными; на щеке алела поджившая царапина – то ли порезался, когда брился, то ли накануне зацепило чем-то в склепе… Он на удивление много молчал, почти всю дорогу, словно размышлял, и хмурился иногда

А когда они поднялись на нужный этаж и добрались до своих номеров, то повернулся к Альке с таким жизнерадостно-вежливым выражением лица, с каким обычно говорят: «Ну, доброй ночи!»

Но застыл; уголки губ у него странно дёрнулись.

И он спросил:

– Алика, у тебя были мужчины после Светлова?

Выглядел он при этом как человек, который морально готов огрести по лицу.

Алька честно прислушалась к себе: злюсь, обиделась? И поняла, что нет, не обиделась и не злится. Было горько и немного стыдно. Но если кто-то и понимал её, то Дрёма, который расследовал это дело и который даже тогда, загруженный по самую макушку, нашёл время, чтобы устроить её судьбу, помочь и поддержать издали, из тени, ничего не требуя взамен.

Полная противоположность Светлову.

«…но ведь тоже колдун», – пронеслось в голове, и Алька поёжилась.

– Ну… кто-то был, – ответила она. – Я… я пробовала встречаться, и мне даже некоторые нравились, но ничего серьёзного не вышло. Никаких трагедий, просто не сошлись, и всё.

– Бывает, – согласился Дрёма, опустив ресницы. И сжал пальцы чуть сильнее; Алька только тогда поняла, что они до сих пор держатся за руки. – Ты мне нравишься. Правда. Очень.

И наклонился, осторожно целуя её.

…он был повыше, но не сильно, примерно на полголовы. Самая удобная разница, чтобы танцевать – и чтобы целоваться тоже. Руки у него были холодными – ещё бы, после долгой прогулки, а прикосновения – осторожными. Он огладил плечи, потом спину. Чуть отстранился, точно воздуха набирая, и поцеловал снова, уже более напористо, раздвигая губы языком.

Сердце зачастило; ноги подкосились.

«И что я вообще творю?..»

Алька подалась вперёд и вверх, привставая на цыпочки, и обняла его в ответ. Ей было одновременно страшно и хорошо – и совершенно непонятно тоже, потому что Дрёма ей правда нравился, и он был хорошим, и правда заботился о ней.

И он уж точно не летал к нескромным вдовам, просто чтобы утолить голод.

– Алика, – выдохнул он в ухо, покусывая мочку, и скользнул губами вниз, к шее. – Ты… ты невероятная, ты огонь, ты…

А потом он запустил ей руку под свитер и нежно огладил спину, кончиками пальцев пересчитывая позвонки.

И Альку накрыло.

Словно переключился рычаг от «страшно и хорошо» к «просто страшно». Дрёма был весь увешан оберегами с ног до головы, и понятно – он ведь колдун, сыскарь…

Но Светлов тоже был колдуном.

Только злым, конечно…

– Нет, – выдохнула Алька, отталкивая его. К горлу от паники подкатила тошнота. Мысли разбежались, не осталось ни одной, но она понимала чётко, что сейчас не сможет ни поцеловать его снова, ни позволить прикоснуться к себе, ни тем более раздеться. Немыслимо; невозможно. – Нет, прости, я…

Дрёма застыл.

Она сделала шаг назад, выворачиваясь из объятий, нашарила непослушными пальцами в кармане карточку, приложила к замку – и шмыгнула в номер. Там ноги отказали окончательно. Алька съехала спиной по двери, совершенно обессиленная, и зажмурилась, обнимая колени. Во рту был привкус крови; в висках стучало.

Думать и разбираться в том, что она чувствовала, не хотелось.

Прошло, наверное, минут двадцать, прежде чем дурнота окончательно схлынула. Алька с трудом поднялась, добралась до кровати, села. Нашарила бутылку с минералкой, стоявшую в изголовье, сделала пару глотков… А потом достала телефон и поступила так, как всегда поступала в сложные моменты.

Открыла сайт и начала просматривать билеты на поезд до столицы.

Через час она уже была на вокзале, с сумкой на плече; когда села в купе – спальное, повышенного комфорта, других не нашлось – отправила Дрёме копию своих билетов, ничего не поясняя.

Он прочитал, но не ответил.

Через полчаса поезд тронулся.

Поначалу Альку колотило, не то от холода, не то от нервов. Она лежала на полке ничком, накрыв голову подушкой, и старалась ни о чём не думать. Потом отпустило. Она попросила проводницу принести чай и что-то сладкое; разложила вещи и достала дорожную косметичку. На вторую полку никто не претендовал, и хорошо – можно было беспрепятственно занять всё купе, нагло вытянуть ноги поперёк прохода, пить чай и пялиться в темноту за окном.

Близ станций появлялись фонари – возникали неожиданно из мрака и словно наотмашь хлестали светом по глазам.

Потом какое-то время ничего не было видно.

Она вяло размышляла о том, не позвонить ли баб Ясе и не рассказать ли всё; потом подумала о Даринке. Но взяла телефон – и увидела, что уже час ночи.

– Все уже спят, – пробормотала она. – Ну я попала…

– Ещё как, – вздохнули рядом.

Алька подняла взгляд.

На полке напротив сидел Айти, кто ж ещё –