Воин-Врач VI - Олег Дмитриев

в темноте силуэты лодий, а светлые во мраке пряди дыма тянулись влево, к Варяжскому заливу, будто сами собой. Небо, удивительно высокое и чистое, смотрелось в непроглядную морскую гладь бесчисленным количеством белых звёзд. Да иногда взлетали ему навстречу жёлто-красные искры от костра, когда сидевший возле него великий князь чуть поправлял палкой дрова. Поднявшись над землёй, они гасли, не одолев и тысячной доли пути до своих небесных родичей. Таких похожих, но таких разных.

Кажется, впервые за всё то время, что я был здесь, в средневековой Руси, мы со Всеславом молчали так долго. Не обсуждали что-то из его или моей памяти, не смеялись над старыми или новыми хохмами, ничего не планировали и ни к чему не готовились. Просто сидели и смотрели на огонь костра, такой маленький, тихий, мирный, так непохожий на полыхавший на скале. И точно такой же.

Говорить как-то было не о чем. Думать поводов было гораздо больше, конечно, но тоже как-то не тянуло. Было стойкое ощущение того, что впервые, пожалуй, за почти что год нашего с ним общежития, выдалось несколько мгновений одиночества. Не для того, чтобы отдохнуть друг от друга. А чтобы отдохнуть от самих себя. Твёрдо зная, что тот, второй, здесь, рядом. И обязательно придёт на помощь. И сделает всё в точности так же, как и ты. Как один и тот же человек.

Рысь подошёл бесшумно и уселся рядом, не издав ни звука, ни камушка не шевельнув, не прошуршав одеждой, не звякнув оружием. Как тень. На огонь снова смотрело три пары глаз: медово-жёлтые, серо-зелёные… и мои. Никакие.

Всеслав отвёл взгляд от пламени и чуть качнул головой снизу вверх, будто спрашивая: «Чего?». Гнат еле заметно склонил голову влево, поведя бородой, словно отвечая: «Ничего, всё хорошо». Третий у огня, с которым можно было говорить вовсе без слов.

Он дёрнул подбородком и чуть скосил глаза наверх и влево, на белые скалы за спиной. «Как побеседовали?». Чародей кивнул, прикрыв глаза. И вздохнул. «Ладно поговорили. Силён старик». Рысь ответил точно таким же вздохом. «Это да, ещё как силён».

Когда-то давно старший сын привёз мне почитать книжку, что здо́рово его зацепила. Он у меня парень увлекающийся, читающий, вдумчивый. Книжку ту написал какой-то известный в узких кругах учёный, не то психолог, не то социолог, в общем, из тех сфер, в каких я не разбирался, да и не стремился особо. Моя работа была всегда прочно связана с реальностью, кровью, костями и дерьмом, а с отвлечёнными материями я, после того, как сдал экзамены по политэкономии и максизму-ленинизму, принципиально старался не сталкиваться. Там ещё и название у книжки было странное, не то «Смех колдуна», не то что-то в этом духе. Старший любил такое, чтоб про ведунов, ведьмаков и прочих волкодавов. Вот в той самой книжке, оказавшейся довольно интересной, кстати, и было описание чего-то похожего.

Собирались у огня два жителя Крайнего Севера. Один приезжал в гости к другому с соседнего стойбища, неподалёку, всего пару дней на нартах. Пили чай, потягивали трубочки. А потом гость уезжал обратно. Не сказав и не услышав ни слова. Я, помнится, бывая в Заполярье, и сам встречался с подобным. Тамошние лопари и саамы были по большей части людьми молчаливыми, как камни, снег или льды их суровой, но прекрасной Родины. Притом, что слов, обозначавших скрип того же снега под лыжами или полозьями нарт в их наречиях было с десяток. Они мне тогда казались эдакими вождями краснокожих, которым претило общаться с трепачами, баловнями южных широт. Южане часто шутили и смеялись над ними, считая нелюдимыми и недалёкими. Аборигены никогда не злились или обижались в ответ, совершенно по-буддистски не считая болтунов в принципе, никак. Из их глаз смотрела на меня бесконечная мудрая вечность, тёмные гранитные сейды-валуны, стылая тайна полыньи бездонного озера.

Было в той книге и про другое. Когда, зажигая костёр или простую свечу, мог один человек говорить с другим. И для разговора не нужно было, чтобы собеседник находился с ним за одним столом, в одном городе, в одной стране или хотя бы среди живых.

Я никогда не увлекался и не верил в мистику, эзотерику и прочие потусторонние штуки. Теперь же в возможности переселения душ сомневаться не приходилось, в силу вполне объективных обстоятельств. Значит, вполне могли оказаться возможными и иные явления, допускать которые мозг, воспитанный советскими школой и институтом, долгой и не всегда простой жизнью, не спешил. Да, раньше я в подобное не верил. Я доживал оставшееся мне время, гуляя с озорным псом, глядя за тем, как течёт река, слушая квохтание кур и механической девки из-за соседского забора. Мы белили с женой яблони по осени, сажали картошку по весне, ждали круглый год приезда сыновей и друзей. Друзей, которых с каждым годом становилось всё меньше.

Теперь я сидел возле костра и разговаривал без слов с княжьим воеводой, на мысу Аркона острова Руяна. В теле великого князя Полоцкого. И, кажется, почти был готов поверить не только в возможность обмена данными без использования голоса и прочих подручных средств.

Гнат шевельнулся, не то привлекая внимание, не то усевшись поудобнее, и мотнул головой, указав носом куда-то направо, через застывшую чёрным стеклом воду. «Когда домой-то?». Всеслав ответил точно таким же движением, только чуть сильнее повернув голову в правую сторону. «Солнце встанет — и пойдём». Рысь посмотрел за тем, как великий князь потёр крепко лоб ладонью, провёл ей по лицу и бороде. Поднял и свёл к переносице большой и указательный пальцы, будто разминая крепко зажмуренные уставшие глаза. Рука Гната чуть дрогнула и поползла к груди. Дважды останавливаясь по пути. «Тут… Ну… У меня, в общем…». Всеслав, проморгавшись, поглядел на этот этюд и протянул требовательно руку. «Ну так чего ты мнёшься тогда, как этот?»

Друг воодушевился и уже значительно быстрее, без тяжких раздумий и сомнений извлёк из-за пазухи фляжку. Открыл и вручил великому князю. Тот принял, склонив голову, и сделал глото́к. Выдохнул носом, ловя знакомые, еле слышные запахи чёрной смородины, душицы и зубровки. Как домашнего, родного, Полоцкого летнего ветерка вдохнул. И передал фляжку Гнату, кивнув с благодарностью. Тот тоже приложился, втянув после морской воздух через рукав, помотав головой. «Хороша, зараза!». Всеслав кивнул, чуть улыбнувшись. «Точно говоришь».

Рысь вдруг перетёк левее, очутившись за спиной друга. Только что ведь на камне сидел расслабленно совершенно — и вот уже железо шипело чуть слышно, выходя из ножен. А фляжка стояла у костра. Закрытая.