Макабр. Книга 1 - Влада Ольховская

кожей и четко просматривающейся сквозь нее прозрачной жидкостью. Впрочем, прозрачной она была недолго: сначала она помутнела, а потом и вовсе приобрела зловещий коричнево-черный оттенок, хотя гуще вроде как не стала.

Я ожидал, что эта дрянь вот-вот лопнет, но получилось иначе. Выработанная жижа начала впитываться организмом, а отек стремительно опадал. Это не означало, что существо подавило угрозу, просто яд распространился. Собственная плоть этого выродка была окрашена в смесь белого, бежевого и розового, я такое называю «цвета рвоты». Благодаря этому мне несложно было увидеть, как яд расползается и по плоти, и по нитям корней, или что это там… В какой-то момент распространение остановилось, однако это не было настоящим исцелением для существа, просто объем яда исчерпал себя – и нанес серьезный вред. Та плоть, в которую проникла темная жидкость, начала отсыхать, доходя до состояния хрупкой шелухи.

Все это происходило беззвучно, но, если честно, умирание в тишине оказывало более гнетущее впечатление, чем самые отчаянные крики. Ну а потом звук был… Существо лишилось примерно двадцати процентов плоти с одного удара, ради такого и спицей пожертвовать не жалко! Но терять еще больше хищник не хотел, он решил, что нам нужно противостоять активней. Раздался вой – застывший на одной пробирающей до костей ноте, сначала приглушенный, однако постепенно набирающий громкость.

Мне не нужно было спрашивать, почему так, я просто наблюдал, как из основной туши сквозь слой слизи появляется человеческая голова. У мертвого уродца, которого мы видели раньше, голова была изменена уже на уровне черепа. Здесь же человеческие черты сохранились пугающе точно, я даже мог определить, что это женщина… была женщина. Теперь-то уже нет.

Голова у существа не была тем же, чем у человека. Судя по всему, оно хранило ее в какой-то слизи, теперь покрывавшей кожу, но по-настоящему не использовало. В его рудиментарной памяти остались знания о том, что это было важной частью его прообраза. Но потом, после слияния с другими видами, оно в голове не нуждалось. Судя по тому, как ввалились внутрь побелевшие глаза, мозг оно либо перенесло в другую часть тела, либо полностью уничтожило. А вот голосовые связки предусмотрительно сохранило, и теперь голова хрипела и выла через безвольно распахнутый рот.

– Отпугивает нас, – равнодушно отметил Сатурио.

– Значит, сильно пострадало, – пожал плечами я.

– Вы оба жуткие, – вздохнула Мира. – А вместе – жуткие вдвойне! Что делать будем?

Я, на самом-то деле, уже делал. Пока существо умирало от яда, я вносил изменения в настройки системы жизнеобеспечения, меняя уровень кислорода в этом помещении.

– Ты – прячешься вот за этой стеной, – я указал Мире на внушительный прямоугольник из литого металла. Должен удержать… или нет. Но если нет, расстроиться не успеет никто из нас. Я обратился к Сатурио: – Попадешь зажигательным снарядом в то углубление, из которого появилась башка?

– Без проблем.

– В награду тоже можешь укрыться за стеной.

Я не сомневался, что он справится, поэтому не стал настаивать на том, чтобы он передал снаряд мне. Миру же и вовсе не тянуло геройствовать, она сразу юркнула в указанное мной убежище. Мы с Сатурио остались на пару секунд дольше, чтобы посмотреть, что выйдет из моей задумки.

Что ж… Полыхнуло знатно. Сильнее, чем я ожидал: та слизкая дрянь, которую выделяло существо, оказалась предельно горючей. Огонь захватил его мгновенно, превращая недавно грандиозную форму жизни в полыхающий вихрь. Мои игры с кислородом лишь усугубили ситуацию, позволяя огню с уверенностью истинного хозяина положения разлететься по всем шахтам.

Мы с Сатурио едва успели скрыться за стеной, и все равно наше спасение не было простым. Металл раскалялся так быстро, что прижиматься к нему уже не получалось, только прятаться за ним. Воздух сделался опасным, обжигающим легкие, наполненным черным дымом… Дышать стало до боли тяжело, глаза слезились так, что я и не надеялся что-либо увидеть. Да и моим спутникам приходилось не легче – включая кочевника.

Если бы это продлилось чуть дольше или если бы гриб-переросток не сгорел до конца, мой план сработал бы не в нашу пользу. Однако судьба решила, что заканчивать такую вылазку самосожжением слишком уныло. Заработала система пожаротушения, я ускорил подачу пригодного для дыхания воздуха. Мы все равно будто оказались в парной, но жить тут было можно.

Когда я выглянул из укрытия, существа уже не было. На его месте осталась лишь бесформенная обгоревшая груда, исходящая последними дымами, ну и знатно пованивающая. Помню, оказался я в отдаленной колонии, когда там какие-то шутники подожгли самую большую свалку на планете. Запах стоял примерно такой же.

Мои спутники не стали причитать, что мы убили человека и нет нам теперь прощения. Они не хуже меня понимали: то, что только что охотилось на нас, давно перестало быть человеком, и женщина, которой оно было раньше, наверняка поблагодарила бы нас за освобождение.

Но от важных вопросов мы по-прежнему не избавлены. Например, почему люди начали мутировать так, как не могут и не должны. И… сколько еще новых форм жизни тут ползает?

* * *

Нужно было просто сдаться. Замереть, не делать ничего… Разве это так трудно? Лейс давно знал, что умирает. Для него все началось еще до взрывов, ну а потом стало только хуже. Он находился слишком близко к бомбе, его не испепелило мгновенно лишь потому, что он нашел убежище… Но оно не могло по-настоящему его спасти, никак. Здоровой кожи на теле не осталось, кое-где ткани прогорели до костей, легкие болели так, будто он набил их стеклом, голова кружилась настолько сильно, что он то и дело падал, и подниматься становилось все сложнее.

Он был бесполезен для себя и для других. Он уже видел, что большая часть жителей четвертого уровня погибла, но многим удалось уцелеть. Те, кто находился от взрыва дальше и теперь чувствовал себя чуть лучше, спешили помочь раненым. Сейчас даже та общая маргинальная атмосфера, которая царила тут уже давно, отошла на второй план, люди снова стали людьми.

Но Лейс не был теперь одним из них, и от его желаний уже ничего не зависело. Он знал, что будет только путаться под ногами, отвлекая на себя внимание. Он ушел, уполз в тот закуток, который в последнее время именовал домом. Он надеялся никогда туда не возвращаться, а в итоге так и не смог уйти.

Добравшись до дома, он достал аптечку, кое-как перебинтовал раны. Получилось паршиво: руки двигались с трудом, пальцы уже не сгибались. Лейсу было все равно, разумом правило спасительное онемение. Он хотел не