Русь - Виталий Манческо

Они прошли в подъезд, поднялись на третий этаж, Сонечка протянула руку и позвонила в двери. Никто не открывал.

– Наверное мама в магазин вышла, -вздохнула Соня.

Данила потупил глаза в пол, замялся и ничего не ответил.

– У Анны Львовны, соседки нашей – ключи есть, -Соня подошла к соседской двери и нажала на кнопку звонка.

Никто не открыл.

– Подождите, сейчас… -сказала Соня и тут же потопала босыми ножками по лестнице вверх.

Данила дернул ручку двери, но та не поддалась – была заперта.

– Есть, есть… Нашла! -раздался радужный голосок Сони, она спустилась вниз с двумя ключами в руках. -Мама их спрятала, за почтовым ящиком положила… Мы так всегда делаем, на всякий случай, -пролепетала девчушка.

Соня отворила двери и светясь улыбкой пригласила Данилу в гости:

– Я сейчас чайка заварю вам, с лимоном и мед ещё есть… выпьете, отдохнете, согреетесь… Мамы-то пока дома нет, но думаю она скоро вернется, да будет рада познакомиться с вами, -лепетала Соня скрываясь за пределы прихожей.

«Надо бы плащ забрать свой… да и чашка горячего чая, была бы сейчас весьма кстати», -думал Данила переступая порог квартиры.

Едва он разулся, как стройная фигура девочки появилась в прихожей, протягивая его кожаный плащ. На ней был голубой вязаный свитер с широким декольте, а из под него выглядывали розовые трусики, постельным оттенком похожие на чайную розу; формы свитера были весьма просторные и скрывали тонкую девичью фигура, однако изящные линии обнаженных ног лишь подчеркивали контраст с грубым, мешковатым верхом.

Данила взял протянутый плащ, повесил его на вешалку подле зеркала и прошел по узкому коридору влево. Небольшая кушетка, накрытая красно-черным клетчатым покрывалом стояла в правом углу у дальней стены; рядом стоял письменный столик и стул, размерами они были совсем уж невелики, под стать юному школьнику; чуть далее стоял старый шкаф, верхние полки которого были полностью заставлены книгами, а чуть ниже располагались игрушки: солдатики, машинки, коробки с головоломками, разбросанные детали конструктора, одна грань кубика Рубика была собрана; по центру правой стороны, находилось окно, почти полностью закрытое красными шторами с какими-то гнетущими черными рисунками по всей их длине; под окном стоял журнальный столик, по его центру цветок в горшке, а на краю лежала стопка старых газет; чуть далее окна, стоял ещё один диван, по пролежням которого было видно, что он давно проситься на покой; вдоль левой стены, вплоть до самого угла, тянулась старинная стенка, за стеклами которой пылились хрустальный сервиз, чайные чашки да блюдечки, крохотные модельки машинок и ещё куча всякой мелочи, на одной не застекленной полке стоял ещё один книжный ряд, а все остальное пространство было занято множеством семейных фотографий из которых светились счастливые лица; на той же самой стенке, на нижних её полках, стояло огромное множество женских бутылочек да коробочек (лаки, крема, пудры, тени), переносное круглое зеркальце в белой оправе, ножницы различных размеров, пилочки для ногтей, пинцеты, выточенная из дерева фигурка балерины и пара флаконов дешевых духов.

– Вы проходите, присаживайтесь… -жестом руки пригласила Соня. -А я сейчас-то чайник поставлю, чайка заварю, -она ласково улыбнулась и удалилась на кухню.

Данила подошел к книжной полке, пробежался глазами по её содержимому, потом бросил взгляд на пыльный хрустальный сервиз и древние модельки машинок; после развернулся и проследовал в другой конец комнаты, к письменному столу и шкафу заставленному книгами. Средь авторов были знакомые Даниле с детства имена: Гоголь, Диккенс, Пратчетт, Свифт, Толкиен, ещё пару незнакомых фамилий и куча учебников за четвертый класс школы.

Данила взял кубик Рубика, смахнул с него пыль и начал крутить его грани. Головоломку сию, он взял в руки впервой в своей жизни, но стоило повернуть одну грань, как игра моментально бросила вызов и как магнит притянула внимание.

Соня явилась спустя пол-минуты, в руках её была чашка чая, а на устах невинная радость.

– Здесь раньше братик мой жил – Алешенька, -произнесла Соня, -а теперь, я вот живу в этой комнате.

– Братик… Алешенька… -задумчиво пробормотал Данила, продолжая крутить грани кубика.

– Да, Алеша братик мой младший… Его с нами нет теперь… -Соня вздохнула, понурила голову вниз и продолжила: -Мама говорит, что он на небеса отправился, а я хоть и не верую в загробную жизнь, но все же хочется верить, что мама права, что все хорошо у братика моего, что следит он за нами с небес да с озорством улыбается… как при жизни смеется.

Данила ничего не ответил, лишь косо помотал головой и продолжил увлеченное занятие. Соня прошла в центр комнаты, поставила чашку на столик под окном и грузно вздохнув продолжила:

– Уже как пять лет с той поры миновало, целых пять лет прошло, как Боженька, нашего Алешу забрал, а мама все равно ждет, на что-то надеется… думает может сон все это… Не знаю, не знаю… -Соня грустно вздохнула, слегка отодвинула занавеску и молчаливо уставилась за окно.

Данила повернул грани кубика в последний раз и посмотрел на работу: все грани были сложены, сложная головоломка была собрана.

Собранный кубик, Данила положил обратно на полку, подошел к окну, взял чашку чая, сделал неторопливый глоток и посмотрел за окно: окрепший ствол березы рос прямо из окна ржавого Форда, стремясь дотянуться тонкими ветвями до скудных лучей солнца, из основного ствола произрастало ещё две крепких ветки, которые тянулись куда-то в сторону, чуть ли не параллельно земле, вокруг распластался ковер из желто-красных умерших листьев.

Черная кошка с белоснежными лапками вынырнула из под машины, ловко запрыгнула на ржавую крышу, перескочила на дерево и грациозной походкой, с поднятым вверх хвостом, пошла по боковому побегу древа: она прошла вперед, до самого края, развернулась, прошла в центр ветки и обернувшись хвостом, уселась на месте: её зеленые глаза смотрели прямо в окно, проникали за стекло, миновали красно-черные шторы, врезались прямо в глаза Даниле. Два зеленых шарика медленно приближались к нему, и с каждым сантиметром пути они увеличивались, пока не обернулись сплошной малахитовой сферой, глубокое дыхание которой походило на биение сердца предвкушающего что-то важное.

Поток мыслей возник из ниоткуда, он был как бы не его, каким-то пришлым, но теплым, приятным и даже родным; течение сие неслось стремительно вперед, подобно бурлящей реке стремящейся к своему краю, к бездонному обрыву, к водопаду срывающемуся в саму бесконечность: «Истина и вера в истинность чего-либо – два крайне далёких, почти противоположных мира интересов, к ним ведут совсем разные пути. На смену культу силы, пришла зыбкая вера в слабого человека, немощь вознеслась над могуществом, логику и философию сменили догматы религиозные, а вместо услады и радости, страдания стали новым культом. Крепла вера сия, устои новые обретали влияние, овладевали умами людскими, но умами наивными, простодушными, легковерными и по мере возрастания величия этого, все былое медленно разрушалось: вера забылась, отрицались устои, эталон обратился уродством, мораль превратилась в грех смертный. Прекрасная цивилизация, медленно гибла и смерть сия, оставалась не замеченной более тысячи лет, пока новорожденный ребенок не начал продирать закисшие глаза свои и лишь тогда, он узрел окружающее уродство его, разруху кромешную, мрак зловонный да останки разлагающиеся. Колесо, крутившее прогресс, разлетелось на мелкие части, прошлое стало погружаться в трясину болотную, пески пустынные, а ветви деревьев окутали каждую стену – так погиб мир. Попытки догнать ускользающую красоту да величие прошлого, не увенчались успехом, сильно уж крепко, скользкое тело удава, сжимало детскую плоть. Влияние новых устоев выросло стократно, алчная власть жестоко давила всякое мышление пришлое, любые попытки вспомнить былое, привнести что-то новое, докопаться до истины. Что в судьбах целого народа и отдельного человека во всем царит воля бога, который карает